Стоя у машинного телеграфа, Ларионов тщательно стирал с лица горькую морскую воду.
Только что, отвернув в собственный дым, корабль ушел от огня «Геринга», сделал резкий поворот, и вода накрыла его целиком. Но рулевой попрежнему стоял у штурвала. Не выпуская рукоятки, он прижался к стенке, между нактоузом и рулевой тумбой.
Калугина отбросило к трапу, но он удержался за поручень, стоял, потирая ушибленное колено. Полушубок намок и стал очень тяжелым, в валенках плескалась вода. Он нащупал в кармане блокнот. Нет, карманы не намокли, записи целы! Да и полушубок внутри остался сухим, может сохранять тепло.
Полным ходом «Громовой» шел сквозь дымовую завесу. Вода еще плескалась на мостике, журча скатывалась по трапам. Трудно было дышать, лица окружающих плыли в душных волнах плотного, жирного дыма.
— Вахтенный, свяжитесь с ЗКП, — сказал Ларионов.
Вахтенный вызвал запасной командный пункт, подал трубку командиру.
— Старпом! — сказал Ларионов. — Ну, как у тебя там? — И глубокое волнение зазвенело в его размеренном голосе.
Старший лейтенант Бубекин стоял на кормовом мостике, на другом конце корабля.
Если выйдет из строя главный командный пункт, ходовой мостик, если будет убит командир, управление кораблем перейдет к старпому. Стоя близко от Ларионова, Калугин улавливал взрывающийся в наушниках резкий голос старпома.
— На третьем орудии смыт один комендор, Баулин. Так точно, Баулин. При повороте, вместо того чтобы держаться за поручни, вцепился в снаряд. Сразу исчез из видимости.
Ларионов молчал. «Баулин, — подумал Калугин, — тот самый толстый, краснолицый Баулин, который так любил пошутить за перекуркой». Ларионов вынул из кармана мокрый, скомканный носовой платок, тщательно провел им по сухому лицу.
— Так, — тихо сказал Ларионов. — Жалко товарища…
— Старпом! С торпедным ударом поторопились, «Геринг» успел отвернуть. Комендоры, кажется, накрыли марс «Геринга», подожгли ангар. Но большого поражения ему нанести не смогли. Если самолеты не сгорели, разведают, что я один. Будет продолжать обстрел островов…
Он говорил, будто сам с собой, тихим, задумчивым голосом, его обнаженная кисть, плотно прилегла к золотым литерам машинного телеграфа. Бурый, скрученный в мягкие, бархатные канаты дым попрежнему рвался из трубы «Громового». Глубоко внизу, в котельных, кочегары уменьшили воздух в форсунках, ставили дымовую завесу. Дым валил и валил, густой пеленой окутывая волны.
— Результаты не плохие, — сказал Снегирев, стоя рядом с командиром. — Спорить буду, Владимир Михайлович, врезали ему в район мостика. А если бы еще пару горячих торпед, вот была бы красота! — Он причмокнул с таким вкусом, будто говорил о лакомой закуске, и вдруг закашлялся, протер глаза кулаком.