И однажды утром лицо бога появилось на холсте и потрясло меня необыкновенно. Уже давно было ясно, что мой долгожданный бог– это Пан. Он стоял в глухом лесу во весь рост. Козлиные ноги были покрыты крупными завитками шерсти того странного цвета – не чисто белого, но подкрашенного кремовым, переходящим в палевые тени. В правой руке он держал рог, а поворот головы с маленькими рожками на лбу выдавал настороженность дикого зверя. Казалось, что сейчас он протрубит в рог и исчезнет в чаще. Только глаза Пана были еще слепыми. И я понял – мне оставался только один день.
К вечеру был вычищен весь дом. Потерявший аппетит Шурик смотрел преданными глазами, он чувствовал приближающуюся разлуку. Тогда я пообещал взять его с собой. И мы заснули, каждый на своем месте.
Последние несколько мазков краски легли за несколько секунд. Я отступил на шаг, и я холста глянул на меня пронзительными голубыми глазами Пан. И в глазах переливалось и сверкало уже знакомое мне сияние. Я упал на колени, и, протягивая руки к картине, выкрикнул давно заготовленную фразу:
– Ты видишь, я у твоих ног! Так верни же мне мою жизнь!
Знакомый голос пробормотал над самым моим ухом:
– К чему это пафос, милейший? Я благодарен тебе за такой красивый портрет. Он станет поражать зрителей, и многие уверуют в меня, – добавил он с издевательским смешком. – Только, кричать так громко не надо. Ты – свободен.
Я обернулся и увидел Делюза. Он выглядел самим собой. Только маленькие рожки торчали из-под спутанных волос, придавая ему диковатый вид. Я перевел взгляд на свои руки и понял, что тоже вернулся в свое собственное обличье.
– И это все, чего ты добивался? – изумился я. – И ради вот этого я прошел через муки? Чтобы просто твоими руками написать твой портрет?
– А почему ты решил, что для меня ценна красота твоей души, даже приобретенная через муки? – спросил Делюз-Пан. – У нас разные ценности: у мира людей и мира богов. Ты послужил мне и получишь награду – эквивалентную проделанной работе. В конечном итоге мы шли к одному и тому же – к написанию моего портрета, но разными путями и с разными побуждениями.
– И все? Но то, что ты называешь побуждениями, это же было мне навязано. Навязано хитростью и …
– Утомил, – ответил Пан. – Перестань сотрясать воздух. Да, и все. Все! Остальное, что сопровождало тебя на этом пути – несущественно. Портрет написан – задание выполнено. Поклонения я не требую.
"Поклонения"… Мне хотелось его растерзать, размазать по полу, вывалять в красках и осыпать перьями из подушки. Полгода я, как послушник, добивался аудиенции у бога, ломая себя. Я желал понравиться этому богу, склонить его на свою сторону, чтобы он снизошел и вернул меня в мою жизнь. А оказывается, что мои жертвы никому не были нужны… Меня мучили и унижали не для того, чтобы воспитать кротким и смиренным, а лишь с целью удовлетворить "божественную" прихоть.