— Ну извини, — буркнул толстяк, ничуть не смутясь. Определенно бизнесмен средней руки, удачливый и хваткий. Скорее всего директор малого предприятия или что-то в этом роде. Приватизировал какую-нибудь государственную лавочку и качает товар туда и обратно.
— Хочешь, про тебя кое-что отгадаю? — вдруг спросил он насмешливо.
— Любопытно.
— Из научных работников, так?
— Допустим.
— Не допустим, точно. Из бывших оборонщиков. Может, с научной степенью. Так?
— Вполне вероятно.
— Помитинговали при Горбатом, порадовались, потом нырнули в тину, оробели. Дескать, моя хата с краю, ничего не знаю. Так?
Круглое лицо лоснилось от удовольствия. Ошибся я в нем, ошибся. Это не серая мышка капиталистического прогресса — умен, проницателен.
— Может быть, и про мою личную жизнь чего-нибудь расскажете?
— Тут вообще все понятно. Когда шарашку вашу прикрыли, женка тебя кинула. Ушла к богатенькому вместе с детьми. Так?
— Да вы прямо колдун! — воскликнул я, пораженный.
— Колдовства никакого нету, — толстяк самодовольно хмыкнул. — Вы тут на Москве жируете, сосете страну, как теленок вымя, а мы за вами наблюдаем. Хочешь совет, шеф? Беги из этого города, он не по тебе. Необязательно в Саратов. На Камчатку, в Сибирь, куда угодно. Где человеческим духом пахнет. Кто в Москве останется, пропадет ни за грош.
Нереальный, сновиденческий разговор — и где? На подходе к аэропорту Внуково. Но ничего удивительного в этом не было. Москва действительно пропитана бредом, и многие явления нашей жизни можно объяснить только мистикой.
— Да вы сами-то кто будете? Не из цыган ли?
— Кто нас узнает, тот поклонится, — миролюбиво улыбнулся толстяк. Знакомая цитата, но откуда — разве вспомнишь. — Не горюй, шеф, еще не вечер на Руси.
Разгрузились на стоянке, загадочный ездок отвалил триста рубликов не глядя.
— Не мало?
— Куда столько!
— На билет в обе стороны, — пошутил, подхватил чемоданы и почапал к зданию аэровокзала. Я глядел ему вслед, буквально открыв рот. Что там у него в чемоданах? Наркотики, валюта, телескоп в разобранном виде?
Сбоку торкнулась пожилая женщина (лет шестидесяти), отвлекла:
— До Москвы возьмете?
— Сколько вас?
— Трое. Я да невестка с дочкой.
На женщине пальто в темную клетку, теплое, подбитое синтепоном, ворот шерстяного свитера закрывает шею. В глазах — тоска. Но улыбается. Про нее я тоже сразу многое понял, не хуже толстяка-колдуна. С ней лучше не торговаться.
— Где же они?
Помахав рукой, от автобусной остановки отделилась женщина с девочкой, обе закутанные в пуховые платки, как две матрешки. Клади у них было много: два баула, старый большой чемодан, перетянутый обычной бельевой веревкой, какие-то пакеты, свертки, сумки — все это они приволокли частью в руках, частью на санках с алюминиевой крестовиной, какие помнит всякий, кто успел побывать в пионерах. Поклажа едва разместилась в «жигуленке».