Всю дорогу до Москвы женщины передавали друг другу бумажку с адресом и какими-то телефонами и фамилиями, читали и спорили, куда ехать. Пожилая женщина настаивала, чтобы ехать «прямо туда», невестка возражала, уверяя, что разумнее сначала заглянуть на Сухаревку к некоему Митюхину. Пожилая ядовито спрашивала:
— Так он тебя и ждет, твой Митюхин?! — На что молодая не менее желчно отвечала:
— А уж там-то мы тем более упадем как снег на голову.
Девочка (лет десяти), худенькая, большеглазая, периодически начинала хныкать, уверяя, что погибает от жажды. Мать грубо обрывала:
— Хоть ты-то заткнись!
У первого же ларька я остановился, купил бутылку «Пепси», откупорил и отдал девочке:
— Пей, маленькая, не плачь.
Странный поступок оказал на пассажирок гнетущее воздействие: минут пять мы ехали в абсолютном молчании, после чего свекровь запоздало поблагодарила:
— Спаси вас Христос, господин.
Это были беженцы, бегущие неизвестно откуда и неизвестно куда, малая кроха миллионов русских людей, у которых отняли не только деньги, но и среду обитания, и всякую надежду на разумное будущее. Именно в связи с положением беженцев и их патологической способностью к выживанию в одной из респектабельных газет, где сотрудничали самые известные творческие интеллигенты демократического крыла, недавно затеялась дискуссия на вечную тему «загадочной русской души».
Я довез женщин до Стромынки, до бывшего студенческого общежития (кажется, теперь там перевалочная торговая база из Турции в Прибалтику). Помог разгрузиться и от денег за проезд отказался.
— Обижаете! — усмехнулась молодуха, светясь ясным, лазурным взглядом. Протянула смятую пятидесятирублевую купюру.
— Я от благотворительного общества «Бутырка», — улыбнулся я в ответ. — Платы с женщин не берем.
Совершив в кои-то веки доброе дело, помчался домой. Мы с Оленькой условились, что она позвонит около двух — и, возможно, придет обедать. Я хотел приготовить что-нибудь особенное, к примеру сварить суп из сушеных маслят. Сушеные маслята, когда их отваришь, становятся жирные, как мясные колобки, и на вкус напоминают осетрину.
Возле дома наткнулся на дворничиху Варвару Тимофеевну, близкого по духу человека. Она поманила в подсобку, где хранила инвентарь — узкое, два на три метра, помещение, вроде пенала, встроенного в стену дома. Здесь мы иногда, по настроению, угощались чайком, а то и чем покрепче. Я подумал, что и сейчас она приготовила сюрприз в виде бутылочки «Жигулевского», но ошибся.
— Иван, у тебя ведь гости.
— Какие гости? — взгляд у Варвары Тимофеевны блуждающий, и руки она неестественно растопырила: похоже, с утра основательно приложилась.