На кухне застал впечатляющую картинку: Оленька, повязавшись фартуком, драила с мылом газовую плиту. В воздухе давно забытый, терпкий аромат чистоты. На выскобленном столе — бутылка коньяку, две рюмки и блюдо с фруктами.
Словно гость, я, конфузясь, присел за стол. Обернулась, тыльной стороной ладони откинула волосы со лба, одарила домашней улыбкой.
— Наливай, я сейчас… Чуть-чуть осталось.
— Обживаешься?
— Почему бы и нет, — оставила плиту в покое, опустилась напротив. О Господи, опять это темное, глубокое свечение глаз, слепящее, обжигающее. Невозможно поверить: всего лишь девочка по вызову, юная жрица любви.
Спросила серьезно:
— Ведь тебе хорошо со мной, Иван Алексеевич? Скажи правду, без иронии.
— Хорошо мне будет в могиле.
Вздохнула с облегчением, будто дождалась благоприятного диагноза.
— И мне хорошо с тобой. Не понимаю, как… Третий день только о тебе и думаю. Ведь смешно, да?.. Но представь, если бы не вся эта кутерьма, если бы мы встретились иначе… У нас могло бы что-то быть?
— Я мог бы тебя удочерить, если бы ты осиротела.
— Негодяй! — вспыхнула, щеки порозовели, глаза брызнули смехом. — Обыкновенный старый циник. Но меня не обманешь. Вижу тебя насквозь. Тебя трясет от страха.
— Чего же я боюсь?
— Меня, — просто ответила она. — Того, что я такая молодая, цветущая и неукротимая.
— Ты — неукротимая?!
— Конечно. Живу как хочу, никто мне не указ. Ничего не скрываю. А ты лукавишь, отшучиваешься, прячешься. Стыдно, Иван Алексеевич!
Чтобы прервать нелепое любовное объяснение, я веско заметил:
— Не верю ни одному твоему слову, подружка.
— Почему?
— Так не бывает. Допустим, я мог воспылать страстью, как старый конь к молодой кобылице. Это называется похотью. Но ты-то — молодая и цветущая. Тебе что во мне? Чего ты такое могла найти, чего нет в других мужчинах?
— Так мало себя ценишь?
Тут у меня вырвалось наболевшее:
— Слабо сказано. Я себе противен до отвращения. В зеркало лишний раз избегаю взглянуть.
— Такого самокритичного мужчину всякая девушка полюбит, — утешила Оленька.
К ночи допили бутылку и легли спать.
Глава 5
К шести часам в «Куколку» набилось довольно много народу: столики почти все заняты, за стойкой бара — плотная кучка молодняка. Музыкальный агрегат радовал посетителей Лаймой Вайкуле. Диспозиция такая же, как и в первый раз. Щука подсел ко мне за столик, но не один, а с товарищем. От этого товарища за версту тянуло бедой. Смуглый кавказец лет двадцати пяти, с наркотически тусклым, будто задымленным взглядом. Сердце защемило, когда его увидел. Такому попадешь на зубок, пиши пропало. Сколько же их слетелось на Москву, на поживу, клевать мертвечину — уму непостижимо. Недавно в продовольственном магазине меня отозвал в сторону строгий, приземистый горец с унылым небритым лицом. Неизвестно зачем я за ним поплелся. Разговор был такой. Он спросил: