Он догадался, о чем я думаю.
— Не кори себя, Ваня. Без меня тебе все равно не справиться. Жизнь такая. Сегодня я тебе помогу, завтра — ты мне. Нам ли считаться.
— Ага, — скривился я. — Я тебе уже помог, уложил в койку.
— Не надо, Вань. Я с этой нечистью каждый день воюю. Кликни-ка сестру. Глаша ее зовут.
Я сходил за медсестрой — приятная, спокойная женщина лет сорока. Герасим выпросил у нее укол. Именно выпросил:
— Глашенька, родная, сделай укольчик, мочи нет терпеть.
Та попробовала отнекиваться, сказала, что врач велел только на ночь, но тут Герасим Юрьевич глянул на нее так, как смотрел на Щуку в «Куколке» — с тусклым, ледяным свечением в глазах.
— Врачу ничего не скажем, — пообещал доверительно. — У меня, Глаша, судьбоносный разговор с родичем, а боль отвлекает, сосредоточиться не дает. Ступай, Глаша, ступай за лекарством поскорее.
Повинуясь гипнотическому взгляду, медсестра уплыла из палаты, быстро вернулась с наполненным шприцем и молча вкатила ему пару кубиков в локтевую вену.
— Только не выдавайте, раз обещали, — повернулась ко мне: — У нас ведь теперь каждая таблетка на учете…
— Прикури сигаретку, — усмехнулся полковник, когда сестра ушла. — Сейчас лекарство подействует.
Три раза жадно затянулся из моих рук и прикрыл глаза, словно задремал. Я открыл фортку, выбросил сигарету. Со двора не доносилось ни звука, лишь в отдалении, как речной прибой, дышал Ленинский проспект.
— Все, — окликнул Герасим Юрьевич. — Я в порядке. Слушаю тебя. Давай конкретно.
Я рассказал все от начала до конца, напирая почему-то не на двести тысяч, которые задолжал, а на то, что Оленька пропала. Уложился минут в пять. Ожидал какой угодно реакции, но не той, какая последовала. Герасим Юрьевич прикрыл глаза и блаженно засопел. Показалось, уснул. Лицо спокойное, словно коричневый слепок. Я беспомощно озирался. Чувствовал, как время утекает сквозь пальцы серебряными слитками, приближая меня к неминучей развязке.
Но полковник спал недолго. Поднял веки — и я невольно отшатнулся от ледяной прозрачности его взгляда.
— Ничего, — произнес он благодушно. — Все укладывается в обычную схему. Сначала двести тысяч, потом еще двести, потом миллион — и тебе каюк. Молодец, что позаботился о семье, но это половина дела. Положение серьезное, Гарий Хасимович конторе не по зубам. И я, видишь, некстати слег.
Я нашел в себе мужество не свалиться со стула.
— Ну и ладно. О чем тогда беспокоиться? Пойду за водкой сбегаю?
— Сбегаешь, не торопись… Тебе придется ехать к Мише Климову. Бумага есть? Пиши адрес.
Ни о чем не спрашивая, я достал блокнот и шариковую ручку и под его диктовку записал: «Михаил Федорович Климов, Калуга, деревня Ерохово, лесничество…»