— Почему ты так боишься за него? Он тебе очень дорог?
Лучше бы не спрашивал. Я ведь уже знал, что в определенном настроении Полина всегда говорила правду. Либо умалчивала.
— Я люблю его. Когда его убьют, буду плакать.
— Ты же говорила, он тебе как брат?
— Мишенька, ты его не знаешь. Он не может быть ни братом, ни мужем, ни любовником. Он выше всех, кто вокруг. Эдичка — единственный человек, которого я побаиваюсь. Что же это, как не любовь?
Эту пилюлю я запил добрым глотком шнапса, как и многие другие. Они все были горькие. Но чем больше я их принимал из ее рук, тем яснее становилось: Полина не та женщина, от которой можно избавиться по доброй воле.
В последний вечер (на другой день улетали) ужинали в ресторане в отеле. Скромный, с интимным освещением, небольшой зал, публики немного, вышколенные юноши-официанты. Трубецкой привел с собой даму. Парижанка, художница, лет тридцати. Если бы он привел макаку из зоопарка, я бы меньше удивился. Худенькое, как бы подчеркнуто неряшливо одетое создание женского пола с чахоточным блеском глаз. Зубы плохие, улыбка затюканная. Мытищинский стандарт пятидесятых годов. Но, в отличие от мытищинских краль, по-русски ни бельмеса. Зовут — Жюльена. Поначалу я было решил, что это какая-то его подельщица, партнерша по здешнему бизнесу, но ошибся. Угадав мое недоумение, Трубецкой молвил:
— Эх, Мишель, как ты еще молод душой. Сразу видно, что не русский, а россиянин. Неказиста, да? А вот я тебе уступлю ее на ночку, тогда поговорим. Не возражаешь, Полюшка?
— Все имеет свой предел, — отозвалась Полюшка, — кроме Эдичкиного цинизма.
Художница Жюльена ела мало, зато водку сосала из бокала через трубочку, как фруктовый коктейль. За весь ужин произнесла разве что пару фраз, но, болезненно разрумянясь от водки, изредка хихикала каким-то своим мыслям и бросала на Трубецкого быстрые жадные взгляды, от которых у меня селезенка екала. Так, по моим косным представлениям, вампир должен поглядывать на приготовленную к употреблению жертву.
Полина, ревнуя, спросила:
— Где ты выкопал это чудовище?
Трубецкой заносчиво ответил:
— А вот моя личная жизнь как раз тебя не касается, Полинушка.
За ужином обсудили некоторые детали грядущей поездки. Коды, маршруты, связь. Из аэропорта в Москве наши пути должны были разойтись. Вместе нас не должен был видеть никто. Шпионские страсти.
Ночью, когда Полина уснула, я сходил к холодильнику и в одиночестве, покуривая, выпил бутылку ледяного пива. Глядел в окно. Фрагмент улицы с «газовыми» фонарями напоминал знаменитый эпизод из фильма «Чапаев». Тот глухой переулок, по которому к спящему чапаевскому штабу подкралась белогвардейская сволочь. Пиво сковало гланды. Думал в эту грустную прощальную минуту лишь о том, что, слава Создателю, куролесить на белом свете осталось недолго.