— Да некуда вам звонить, дорогой мой! Братец отбыл в командировку, а больше никого из близких у вас нету.
— Как нету? А где же они?
Доктор бегло взглянул на часы и оставил меня с этим вопросом наедине. Дверь за ним защелкнулась на замок.
Не знаю, сколько времени я провел между сном и явью, в изнурительной прострации, подпитываемый какой-то наркотической гадостью — сутки, месяц, год? — но наконец изуверский цикл закончился, и в какое-то ясное утро все та же женщина-гора, Зинаида Петровна, явилась в палату уже без шприца. Интимно ущипнула за щеку:
— Ну что, милок, как себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Еще бы не хорошо, столько добра на тебя перевели. Другой бы давно загнулся, а ты вона как глазками шустро моргаешь. Давай, собирайся, мыться пойдем. Отменная вещь — вековую грязюку соскрести.
Вещь действительно оказалась отменной. В мраморном закутке, утыканном блестящими металлическими приспособлениями, двое громил в резиновых передниках около часу без роздыха окунали меня в горячую ванну и хлестали из ледяных брандспойтов. Зинаида Петровна, доволокшая меня до пыточного места, присутствовала при мытье и хохотала так, как если бы рядом ржал табун диких лошадей. Но именно после купания мозги у меня начали проясняться не по дням, а по часам.
Тем же вечером в палату подселили еще двух постояльцев-недоумков. Оба, как выяснилось, здешние старожилы, но прежде обретались в другом крыле больницы.
Костя Курочкин, сорокатрехлетний бизнесмен родом из Твери, страдал легким шизофреническим синдромом с уклоном в суицидальный комплекс. Рехнулся он на идее всеобщей приватизации национального достояния. Днем был совершенно нормален и с ума сходил только к восходу луны. Грустная его история была такова. Первые год-два после победы рыночников он жил припеваючи, челночными рейсами сколотил небольшой начальный капиталец, обзавелся двумя собственными палатками и уже прицеливался арендовать помещение в центре, с расчетом обустроить там ночной ресторан со стриптизом. О собственном стриптизе, с собственными девочками, кегельбаном и отдельными номерами для богатых гостей он мечтал, почитай, со школьной скамьи, но именно ввиду близкого осуществления заветной цели у него началось, по меткому определению Иосифа Виссарионовича, головокружение от успехов, и он дуриком полез в какую-то аферу со скупкой ваучеров, где бедолагу накололи под нулевку. Ваучеров через барыг он, правда, накупил бессчетно, на весь нал и безнал, да еще влез в долги под нехороший процент, но когда кинулся со своим мешком в ближайшую префектуру и объявил, что желает приватизировать фабрику вторсырья на Хорошевке, его там так тряханули, что ни от ваучеров, ни от хрустальной мечты не осталось и помину. Три дня без передышки месили сапожищами в отделении милиции, дознаваясь, с кем он в заделе, а после, на воле, штатские парни в штормовках полный месяц выколачивали из него долги, пока он не подписал сразу три дарственных: на собственную «вольво», на родительскую трехкомнатную квартиру в Твери и на загородный участок в десять соток, принадлежащий разведенной жене. Отпустили его с миром, но полуживого. Взбодренный неудачей, он помчался за участием к девице Клане, одной из тех, кого исподволь натаскивал для работы в стриптизе, любя ее почти как родную дочь. Девица Кланя приняла его радушно, угостила ликером, но, услышав про его приключения, вдруг впала в такую нечеловеческую ярость, что Костя вынужден был бежать от нее среди ночи в одних плавках, как бы сам превратись в стриптизера.