— Не позже, чем через три дня, — напомнил на прощание Федор.
— Даже не сомневайся, — ответила спасительница.
14. В ГОСТЯХ У ЗИНОЧКИ
Квартира обыкновенная, двухкомнатная, как у меня, в типовом доме, но обставлена роскошно. Все по высшему классу. Супермебель, кухонный суперкомбайн, турецкие ковры, японская аппаратура. Зинаида Петровна уложила меня в двуспальную кровать орехового дерева, на которой вполне могли еще уместиться два Федора, сунула грелку под пятки, сама убежала на кухню. Вернулась с горячим молоком и гренками с сырной корочкой. Успела переодеться в яркое, с синими павлинами кимоно. Волосы распустила по плечам, они у нее оказались длинные, блестящие, приятного темно-каштанового цвета. Присела в ногах, заботливо поддерживала чашку у моих губ.
— Горячее молоко, Мишенька, лучше всего выгоняет заразу.
Я глядел на нее и не узнавал. От прежней Зинаиды Петровны, помощницы смерти, осталась одна лишь непомерная полнота, но и она, туго затянутая в цветастый шелк, выпирала умиротворяюще пикантными округлостями. Лицо молодое, улыбка внимательная, умная, глаза необыкновенной глубины.
— Зиночка, да ты правда очень хорошенькая! — искренне я воскликнул.
— Не все это видят, — смутилась она.
От молока меня развезло, но хрупкий стерженек больше не бултыхался в груди, заметно укрепился, зацепился, что ли, за ребра.
— А водка у тебя есть?
— Есть, все есть. Но, может быть, пока не надо?
— Как это не надо? Отметить. Все-таки из ада вырвался.
Покатилась за водкой.
Я не дождался, уснул. Но сразу проснулся. Зиночка успела придвинуть к кровати столик с закусками, с питьем: графинчик с водкой, бутылка апельсинового сока.
— Налей! — попросил я, потому что не был уверен в твердости своих рук. Отмерила грамм сорок в хрустальную рюмку, я выпил. Ничего. Жить можно. Но водка — как вода. Может быть, потому, что ледяная. Не успел я так подумать, как Зиночка расщепилась перед глазами в две Зиночки. Я хрипло хохотнул.
— Ты чего? — удивилась Зиночка.
— Выпил рюмку, а результат, как после бутылки. Экономия какая, представляешь?
— Покушай колбаски. Или вот семужка.
— Выпей со мной, Зина.
Себе Зина налила полную рюмку, опрокинула, прикрыла рот ладошкой:
— Уф!
— Сколько тебе лет, Зиночка?
— Разве об этом женщину спрашивают?
— Ну сколько? Двадцать, тридцать?
— Тридцать два. Что, непохоже?
Как раз было похоже. Там, в психушке, я думал, ей не меньше пятидесяти — вульгарная, обрюзгшая, коварная бабища, — а здесь, в уютном, мармеладном свете торшера, раскрасневшаяся, с грустной полуулыбкой, с розоватой чистой кожей, с этими прекрасными лошадиными очами она действительно выглядела робкой заневестившейся девушкой. Но все равно я со страхом гадал, что меня ждет. Смогу ли отплатить ей добром за добро. Она так похорошела, помолодела, потому что всей душой надеется на простую и понятную человеческую любовь. Конечно, резерв времени у меня есть, но небольшой. Что будет, если обману ее ожидания, не хотелось и думать.