Боль нарастала. Она не закричит, не закричит.
Потом резкое жжение кончилось, и Майкл заполнил ее так, что она вскрикнула.
— Да! — Глэдис смотрела в его потемневшие глаза, улыбаясь глазами и губами, всем своим телом, если тело может улыбаться. — Мой муж.
— Моя любимая, прекрасная жена.
Он начал двигаться, заботливо поглядывая на нее, потом его глаза закрылись, он тонул в ней, а она — в нем, когда они сливались вместе, жар все нарастал, словно чтобы сплавить их воедино. С колотящимся сердцем, задыхаясь, Глэдис хваталась за его разгоряченную плоть, прикусила зубами его солоноватую кожу, когда они, казалось, ворвались в пламя, их обуревало наслаждение куда большее, чем обычное соитие мужчины и девицы.
Они цеплялись друг за друга, целовались, смеялись, истощенные, но бодрые, пока она, возбужденная, покрытая испариной, не прильнула к его груди отдохнуть.
Она могла оставаться так целую вечность, но Майкл мягко сказал:
— Глэдис…
Она взглянула на него и обернулась.
На постаменте стоял сверкающий кубок, который она видела в своих грезах, золотой, украшенный драгоценными камнями, полный невероятных, кровавых роз.
Глэдис вскочила с постели, схватила рубашку и надела ее, инстинктивно прикрыв наготу перед святыней. Потом она благоговейно подошла к древней чаше.
Майкл, одевшись, подошел к Глэдис и положил руку ей на спину.
— Должно быть, это самый приятный священный долг.
Но что мы теперь должны делать?
— Вероятно, это все, — сказала Глэдис.
— О, я так не думаю.
Глэдис толкнула его локтем:
— Наше дело было вызвать чашу из другого измерения.
Теперь будет мир.
— Как бы не так! — раздалось у них за спиной.
Оба повернулись. У входа стоял мужчина в доспехах, с мечом в руке и злобой в бледных глазах. Глэдис никогда не думала, Что дьявол может так ясно воплотиться в человеке, но перед ними явно стоял посланец сатаны.
— Эсташ! — рыкнул Майкл.
Это сын короля Стефана, которого она видела во сне, упивающегося разрушением? От потрясения у Глэдис все мысли исчезли, но потом она вспомнила: он здесь из-за чаши!
Она шагнула между чашей и этим воплощением зла, мечтая, чтобы чаша исчезла, снова вернулась в другое измерение. Но чаша стояла на виду.
— Разве ты не знаешь? — улыбнулся принц. — Появившись в нашем мире, чаша должна обставаться в нем, пока колесо бытия не повернется к миру. И пока она здесь, ее можно захватить. Я ждал этого момента, и теперь все мое. Я соединю чашу с Копьем, и весь мир будет пресмыкаться у моих ног.
Майкл двинулся вперед, но Эсташ только фыркнул:
— Никакой монах меня не остановит. Я не вздрогну от креста или святой воды!