— А ты не мог взять его живьем? — тем же тоном спросил он.
— Нет, мой государь, — честно ответил я.
Он грустно промолвил:
— Жрецы сговорились совершить гнусное преступление. Они потерпели неудачу, но мы тоже опустились до зла.
— Иногда в борьбе со злом нельзя обойтись без меча, — ответил я.
— Именно так они и говорили со времен Менеса[37], объединившего два царства. Но удалось ли им одолеть зло? — Тут царя посетило вдохновение, и он воскликнул: — Придет время, когда восток и запад будут залиты светом одновременно!
Но это время так и не пришло. Наоборот, становилось все хуже и хуже. Окружавшие его люди проявили свою истинную суть и отпали, как сухие листья под осенним ветром. В них не было ни веры, ни преданности. Они лгали и лицемерили до последней минуты, а потом бросили царя, притворившись, что таким образом спасают ему жизнь.
Я вернулся в Фивы с сердечной болью, которая не оставляет меня и по сей день. Меня уволили со службы, как многих других, преданных фараону, после чего я вернулся в свою деревню оплакивать Эхнатона. Сначала мне сообщили, что царя держат в его дворце как в тюрьме, а потом — что он заболел и умер. Я был уверен, что они убили его.
Почему прекрасный сон закончился так быстро? Почему Бог отступился от него? Какой прок жить, если Эхнатон оставил нас?
Махо дал волю скорби и надолго умолк. Я тоже молчал, уважая его чувства, но потом все же спросил:
— Как бы вы описали Эхнатона двумя словами? — Казалось, мой вопрос его удивил.
— Он был сама мягкость и доброта. Это следует из того, что я рассказал. Добавить мне нечего.
— А Нефертити?
— Она была сочетанием красоты и ума.
После небольшой паузы я подсказал:
— О ней многое болтали…
— Скажу как бывший начальник полиции: ни в каких грехах она замечена не была. Правда, на нее бросали похотливые взгляды Хоремхеб, Нахт и Мей. Но могу заверить, что она никого не поощряла. Эти люди должны были знать свое место.
— Как по-вашему, почему она его оставила?
Он огорченно развел руками.
— Это тайна, которую я так и не смог постичь.
— Мне кажется, что вы потеряли веру в бога своего царя.
— Я потерял веру во всех богов вообще.
Нахт принадлежал к старинному знатному роду. Ему было немного за сорок; рост у него был средний, а кожа светлая, с розоватым оттенком. Он поразительно владел собой намного лучше, чем те, с кем я уже встречался. При Эхнатоне он был хранителем царской казны, в новую эру не занял никакого поста, но время от времени его вызывали в Фивы для консультаций. Я встретился с Нахтом на его родине, в номе Декма, расположенном в Средней Дельте. Он приветствовал меня, напомнив о старом родстве наших семей, а потом приступил к рассказу. Я пропускаю то, что уже знал.