Представляя в своем лице одного из пионеров развивающегося экуменического движения, В. Лосский испытывал особенную ответственность за чистоту и традиционную «неприкосновенность» догматов Православной Церкви. Конечно, в полемике могли быть некоторые неточности, вызванные сложившимися за века взглядами на православном Востоке. Отдельные примеры можно привести для уточнения некоторых положений, представленных в предыдущих главах.
Так, например, у В. Лосского наблюдается слишком схематичное противопоставление каппадокийских отцов — «ареопагитикам». В зависимости от цели, писался «Шестоднев»; так же поступал и псевдо–Дионисий. «Шестоднев», по мысли его создателей, должен был показать, что «мир — это школа для души».[313] С другой стороны — псевдо–Дионисий неоднократно использовал мысли св. Григория Нисского, отца из Каппадокии. Здесь существует очевидная связь в миропонимании и мироощущении приведенных выше писателей.
Сам по себе, изложенный пример не имеет большого значенш, но, в экуменических связях, при изложении позиции В. Лосского и западных церковных писателей, — не проходят и мимо упомянутого случая.
Тщетными надо признать всякие попытки нивелировать богословскую мысль В. Лосского с устоявшейся богословской концепцией Запада, да и нет такой нужды, ибо богословские рассуждения следует вести на принципиальных основах. Главное — эти доктринальные рассхождения следует рассматривать в духе самоотверженной объективности. Именно таким видели В. Лосского в последние годы его жизни, преуспевающего в том мудром спокойствии, которое было в нем столь привлекательным. Этьенн Жильсон написал в своем предисловии к посмертному изданию магистерской работы R. Лосского об М. Экхарте: «Какой‑то мир излучался от этого такого скромного и совершенно простого и доброго человека, тайна которого и состояла, может быть, в том, чтобы быть среди нас самим воплощением христианского духа, и воплощение это совершалось в нем в силу призвания как–бы совершенно естественного».[314]
Владимир Лосский был одним из тех, кто стремился показать Западу, что Православие — не историческая форма восточного христианства, а, непреходящая и кафолическая истина. Свидетельствовать об этом и было основной заботой его жизни, и, это же свидетельство побудило его работать в двух направлениях, которые — как он мыслил — друг друга дополняют: византийское богословие, органически продолжающее предание греческих отцов, и латинское Средневековье, в котором он искал — в частности, в образе мыслей М. Экхарта — пункты возможного совпадения с восточным Православием.