Лаклейн тихо зарычал и хрипло проговорил у самых ее губ.
— Не могу видеть, что тебе больно. Не допущу, чтобы тебе снова причинили вред.
Нагнувшись к Лаклейну, теперь уже Эмма целовала его, запустив руки в его густые волосы. Когда он сжал ее попку, прижав Эмму к своему члену еще ближе, ее ноги сами обвились вокруг его талии.
Дрожащими пальцами Эмма попыталась расстегнуть пуговицы его рубашки и, не справившись, издала звук отчаяния. Лаклейн тотчас сорвал с себя рубашку. И ей захотелось поблагодарить его за то, что он открыл ей доступ к своим мускулам, которые так и напрягались и перекатывались под ее пальцами. Возбужденная еще больше, не чувствуя при этом ни капли стыда, Эмма скользнула рукой за ремень его брюк, обхватив напряженную плоть.
Лаклейн откинул голову назад и закричал. Затем задрал ее свитер и бюстгальтер вверх, обнажив груди. Он стал целовать и посасывать ее соски, обдавая кожу горячим дыханием, и Эмма начала думать, что умрет от наслаждения.
К черту будущее, обязательства, страхи и чтобы там ни было еще.
— Я хочу тебя, — выдохнула она, поглаживая увлажнившуюся головку члена. Когда он захватил ее сосок между зубами и зарычал, Эмма выкрикнула:
— Тебя всего.
Лаклейн простонал в ее влажную грудь, затем приподнялся, чтобы посмотреть ей в глаза. На его лице читалось недоверчивое выражение.
— Не представляешь, какое удовольствие доставляют твои слова.
Свободной рукой Эмма расстегнула молнию на своих джинсах. Лаклейн нагнулся, чтобы снять с нее туфли, а затем одним резким движением стащил с нее за края штанин и брюки.
И тут же снова начал ее целовать, словно знал, что она может струсить. Прикосновения Лаклейна заставляли Эмму изгибаться ему навстречу, пока она сама ласкала его невозможно большую плоть. Чувствуя, как его тело бьет дрожь, он поднял ее ноги, поставив ступни на столик. Широко разведя колени, он отодвинул в сторону ткань ее трусиков, застонав при виде нежной плоти.
По какой-то причине она не была смущена тем, что он смотрел на нее своими темными глазами, в которых читался голод. Более того, его взгляд вызывал томную дрожь, делал ее еще влажнее.
— Сколько же я этого ждал, — его голос звучал сипло. — Поверить не могу, — произнес Лаклейн, прежде чем завладеть ее ртом с такой неистовостью, что когда он переключился на ее груди, Эмма, потрясенная, могла лишь тяжело и часто дышать.
Втянув в рот сначала один сосок, затем переключившись на второй, Лаклейн продолжил мучить Эмму ласками. Ее рука сжалась вокруг его члена, а собственное тело задрожало еще сильнее, изнывая по развязке. Почему он не прикасался к ее плоти? Почему не вонзался в нее? Зачем она вообще просила его действовать медленно?