Никогда раньше Эммалин не стонала от наслаждения. Никогда в жизни даже не испытывала подобного порыва…
Но сейчас ее когти закрутились, как никогда прежде, и тяжело дыша, она представила, как вонзает их в его ягодицы, в то время, как он входит в нее одним мощным и резким толчком. Что же с нею творилось?
— Вот так, хорошая девочка, — прорычал он ей на ухо, прежде чем повернуть ее к себе лицом и приподнять на руках.
— Обхвати меня ногами за талию.
Ее глаза, что минуту назад были почти закрыты от переполняемого удовольствия, вмиг распахнулись, наполнившись паническим страхом.
— Ты сказал, что не будешь.
— Я передумал, когда ощутил, насколько ты влажна и полна желания.
Эмма действительно хотела его — как ей было и положено.
И когда она стала бороться с ним, стараясь вырваться, он непонимающе нахмурился. Даже в его ослабленном состоянии, для того, чтобы с ней справиться требовалось ненамного больше усилий, чем для усмирения дикой кошки.
Поэтому, проигнорировав ее попытки, он прижал Эмму к стене, буквально пригвоздив ее к ней своим телом, и принялся по очереди посасывать ее напрягшиеся маленькие соски. Пока его язык кружил вокруг них, он издавал протяжные стоны, закрыв глаза от удовольствия. Когда он снова открыл их, то обнаружил, что ее веки были крепко зажмурены, а в его плечи упирались сжатые кулачки.
Снова поставив ее на ноги, он стал ласкать ее промежность. Но она опять вся напряглась. Если бы он сейчас попытался ее трахнуть, то наверняка разорвал бы — но его это не волновало. После всего того, через что ему пришлось пройти, чтобы оказаться здесь, а в итоге обнаружить вампиршу — его уже ничто не могло остановить.
— Расслабься, — выдавил он. Но случилось все как раз наоборот — она снова начала беспомощно трястись.
Просто необходимо оказаться в ней. И снова туман. Неужели она и дальше будет заставлять его ждать обещанного ее телом забытья, того беспамятства, что он жаждал? Продолжая мучить меня так же, как это делал ее род. Взревев от ярости, он молниеносно вскинул руки по обе стороны от ее головы, кроша мрамор ладонями.
В этот миг ее глаза вновь будто накрыла пелена. Ну почему она не могла быть одной с ним расы? Если бы это было так, то она бы сейчас жадно хваталась за него, впивалась в него когтями, побуждая, как можно быстрее заполнить ее, умоляла бы об этом. Она бы ввела его в свое тело и с облегчением вздохнула, когда он, наконец, стал бы в ней двигаться. Эта всплывшая в его сознании картина заставила Лаклейна застонать в отчаянии от чувства потери. Он хотел, чтобы она сама, по собственной воле, отвечала ему. Но примет и то, что дала ему судьба.