– Поднимемся, – повторила она.
Пришлось подняться. На площадке между вторым и третьим этажами она вдруг остановилась.
– Дальше нельзя. У меня хворает мама, а квартира маленькая, хотя я бы с радостью пригласила вас, но, может быть, в другой раз, но другого раза не будет, потому что я теперь, открою вам тайну, теперь я живу с Вацлавом Кукманом, и они вас убьют. Непременно и очень скоро. Они считают, что это вы убили Леона Троцкого. Вы, вы, вы, а не Рамон! Прощайте.
– Это не я! Это ложь! – шепотом закричал я.
Хотя я был поражен, я все же соображал, что мы стоим на лестничной площадке и на нас смотрят двери чужих квартир.
– Господи, как страшно, – шепнула она. – Обнимите меня на прощанье.
Я обнял ее – что было делать: она меня спасала от смерти.
Она прижалась ко мне.
– Глупый, странный, злой человек, – шептала она сквозь слезы. – Зачем ты это сделал, зачем?
– Это ложь! – я с трудом оторвался от нее. – Это Рамон, я тут ни при чем!
– Ты! – сказала она. – Ты нанял Рамона, подлый человек. Если бы я в тебя не была влюблена, я бы сама тебя убила. У меня есть револьвер! Бульдог! – и стала расстегивать свою сумочку.
– Вы сошли с ума, – сказал я и сжал замок ее сумки. Я говорил отчетливо, глядя в ее сияющие безумные глаза. – Вы все с ума посходили. Леона Троцкого убил Рамон Фернандес. Тоже сумасшедший. Полоумный урнинг. Он приревновал его к этому юноше, к Адольфу Гитлеру. Все это безумие и бред. Обдумайте все как следует, и вы все сами поймете. А теперь до свидания.
– Поцелуй меня, – сказала она.
– До свидания, – сказал я и пожал ей руку. – До встречи в следующую среду, товарищ Ковальская… Вы придете на кружок к товарищу Клопферу? Кстати, кто будет читать реферат?
– Сумасшедший! – она захохотала, тыча в меня пальцем.
Повернулась и побежала вверх по лестнице.
Бедлам.
Вена – город безумцев.
Я пошел домой, сторонясь прохожих. Мне казалось, что любой может завизжать, захохотать, вцепиться ногтями мне в щеки.
Спасибо, товарищ Ковальская, за ценные сведения.
Но неужели Кукман и Пановский всерьез считали, что это я нанял Рамона Фернандеса?
Да, у меня были не лучшие отношения с Леоном. Да, мне было обидно, что он переманивает Дофина. У всех были ученики; я хотел иметь своего. Когда мы встретились с Дофином, мне показалось, что вот оно, счастье, – юноша, который будет слушать меня так, как я слушал Ленина. Дофин смотрел на меня во все глаза, ловил каждое мое слово. Но стоило ему увидеть Леона, стоило Леону распустить хвост перед новым молодым социалистом – я мог поставить все свои мечты на полку. Туда, где стоят брошюрки моих старших товарищей. Честно говоря, я не знаю, был ли Леон умней меня. Скромность повелевает тут же сказать – да, да, конечно! Кто он и кто я? Но честность заставляет помолчать и подумать. Главное в другом. У Леона была харизма. Слыхали такое новомодное слово? Для нас, церковников, это слово очень старое, византийское, а вот политики только что про него вспомнили. Харизма – означает благодать. Излучение силы, симпатии, увлечения. У Ленина тоже была харизма. А у меня не было. Не дал Бог.