— Помоги мне! — отчаянно передавал он. — Ты мне преграждаешь путь! Я не могу пройти!
С одной стороны он ощутил смех Варси, с другой — ликующую жадность Каада.
«Я не могу разбудить этот металл», — с отчаянием подумал он, еще раз пытаясь связаться с механизмом, настойчивее, чем в предыдущий раз, забыв о боли в сжигаемой плоти.
Внутри конструкции что-то резко щелкнуло, и ритм шума изменился.
«Он просыпается!» — исступленно подумал Кворн.
Сверху донесся скрип. Из цилиндра высунулся прут, его конец воткнулся в землю на территории Варси под аккомпанемент щелкания и скрежетания. Над цилиндром поднялась квадратная решетка и начала вращаться. Кворн задрожал и задергался под мощным шквалом слов, обрушившимся на него. Это были слова, хотя у них и не было значения. Волны звуков, ударяющие по его рецепторам, были странным языком, которого он не понимал. Он с отчаянием подумал, что язык Живущих очень изменился за прошедшие тысячелетия.
А затем цилиндры поменьше, нависающие над ним, со рвущим мантию ревом извергли пламя и дым. Из них вылетели два серебристых шара, за которыми тянулись тонкие темные волокна, и погрузились в песок за Кворном. Когда он, плотно завернутый в мантию, скатился с насыпи на землю, волокна неподвижно лежали на песке.
Тишина, которая последовала за этим, была такой глубокой, что казалось, будто на землю опустилась Пустота.
Кворн медленно развернул мантию.
— Во имя моего первого предка, — пробормотал он неуверенно, — что это было?
Его органы чувств были потрясены и расстроены мощью звука. Это было даже хуже, чем рев и визг самшина, который иногда налетал с юга, неся пыль, лишайник, зерна и даже Живущих, слишком медлительных или слишком глупых для того, чтобы спрятаться от ярости ветра.
Кворн с некоторым раздражением осмотрел повреждение мантии. Оно оказалось незначительным: крошечный разрыв, который можно легко заделать, несколько песчинок, которые можно удалить. Он сжался в комок, чтобы произвести починку с наименьшими затратами энергии. Но когда он принялся за работу, он почувствовал излучение, источником которого были волокна, выброшенные из цилиндров.
Еда!
И какая еда!
Это была чистейшая квинтэссенция тысяч пурпурных зерен! Его органы чувств захлестнула такая огромная вибрирующая волна экстаза, что его мантия засияла ярко-бордовым светом. Он протянул псевдоотросток к источнику излучения и, когда коснулся его, все его тело затрепетало от предвкушения блаженства. Препятствие, преграждавшее ему путь, было вытеснено из мыслей всеохватывающим чувством наслаждения, почти слишком сильным для того, чтобы плоть могла его вынести. По его телу пробежала дрожь удовольствия, когда он поспешно вытянулся, чтобы накрыть собой волокно. Может быть, это ловушка, но ему было все равно. Требования его истощенного тела и истинное наслаждение, сжимающее его вакуоль, были слишком сильны. Воля не могла бы противиться им, даже если бы он этого и захотел. С тем, как все большая площадь его поглощающей поверхности соприкасалась с пищей, по его телу пробегали волны удовольствия. Он прижался к волокну, полностью развернувшись, позволяя перистальтическим движениям колебать его плоть. Он никогда так не питался, насколько он мог помнить. Его накопители энергии раздулись и пульсировали, когда он снял с волокна последнюю частицу пищи. Он подумал об удовольствии, ждущем его у второго волокна, лежащего на расстоянии каких-нибудь двадцати раадов.