Хрущеву на стол безостановочно клали документы о сталинских репрессиях. Там значились имена людей, сохранявших высокие посты. Никита Сергеевич как политик делал циничный выбор: тех, кто еще был нужен, оставлял, с остальными расставался. Эта двойственность сказывалась во всем. Люди, которых следовало посадить на скамью подсудимых, оставались на руководящих постах. Могли они искренне бороться за преодоление преступного прошлого?
После XX съезда в феврале 1956 года секретарь ЦК Шепилов выступал на партийном собрании Академии общественных наук. Он беспощадно критиковал Сталина. Но собранию не понравилось, что Дмитрий Трофимович обошел вопрос об ответственности других членов партийного руководства, сохранивших свои посты. Об этом откровенно заявили преподаватели академии. Особенно резко выступал будущий академик Бонифатий Михайлович Кедров, сын расстрелянного Сталиным активного участника Октябрьской революции. Кедров требовал привлечь к ответственности соратников Сталина, которые вместе с ним погубили столько невинных людей.
В другой аудитории возник вопрос о личной ответственности председателя КГБ Ивана Александровича Серова, бывшего заместителя Берии. Академик Борис Евсеевич Черток вспоминает, как в закрытом НИИ-88, где создавались советские ракеты, состоялся партийно-хозяйственный актив. Доклад по поручению ЦК делал генерал Серов. Его выступление — о сталинских преступлениях — подействовало на аудиторию угнетающе. Когда он закончил, в зале раздался срывающийся женский голос:
— Иван Александрович! Объясните, вы-то где были? Вы кем были, что делали? Наверное, громче всех кричали: «Слава Сталину!» Какое право вы имеете говорить о злодействе Берии, если были его заместителем?
Это говорила пожилая работница листоштампового цеха.
Серов долго молчал. Потом встал и сказал:
— Я во многом виноват. Но виноваты и все здесь сидящие. Вы разве не славили Сталина на всех своих собраниях? А сколько раз каждый из вас вставал и до устали аплодировал, когда упоминали имя Сталина на ваших конференциях и собраниях? Всем нам трудно, не будем предъявлять счета друг другу.
Партийные чиновники повторяли формулы из хрущевского доклада. А публика бушевала и требовала ответов на множество вопросов: говорите всю правду! Недовольство неполной критикой сталинизма выражали даже некоторые сотрудники КГБ на партийных собраниях в своих коллективах.
Критика Сталина была настолько осторожной, что многими в стране не воспринималась. Мало в чем осведомленные люди просто не верили в то, что им говорили. Смущала и сама атмосфера. Текст хрущевского доклада читали на закрытых собраниях. Публичные обсуждения запрещались, словно речь шла о чем-то сомнительном.