Ну что мне стоило поднять эту дурацкую банку?!
Среда, 3 января 1996
Если весь год будет таким, как эти три дня, то мне действительно придется основательно перестроить свою жизнь. Сегодня отец пытался заставить меня сожрать венскую сосиску, которая целую неделю тухла в холодильнике. Конечно же я к ней не прикоснулась, потому что считаю извращением есть что-нибудь из нашего холодильника. А потом я орала на него до тех пор, пока не охрипла и не потеряла голос. В конце концов я схватила огромный кухонный нож и разрезала свой матрац. Я была просто вне себя. На отца это особого впечатления не произвело, потому что матрац все равно и до этого уже был рваный. Он просто пригрозил, что вышвырнет меня вон. Пусть бы уж лучше он меня вышвырнул! Хуже, чем здесь, нигде не будет. Хорошо хоть, что у меня не осталось никаких домашних животных, которых он мог бы спустить в унитаз.
Мать я сегодня еще не видела. Вот и ладно, иначе она только действовала бы мне на нервы. Или бы мы снова стали убивать друг друга, это уже не первый раз. Например, месяц назад: отец был в командировке, а я, как всегда по ночам, лежала с открытыми глазами в кровати и ждала, когда в двери повернется ключ и в послышатся шаги матери. Каждую ночь одно и то же! Каждую ночь я не сплю до тех пор, пока она не придет в туалет, чтобы сразу же после этого снова исчезнуть в своей подвальной каморке. Чаще всего это происходит в два-три часа. Как всегда, я встала и спросила, почему она такая пьяная, и она, как всегда, пробормотала: «Я вообще не пила, что за чушь ты плетешь? Что тебе от меня надо?» Мне стало стыдно. Как подобная чушь могла прийти мне в голову? В этот момент я так рассердилась на мать, что вырвала у нее из рук ключ от подвала, но в то же время старалась говорить как можно спокойнее: «Пожалуйста, останься сегодня ночью наверху, я не хочу, чтобы ты снова спускалась вниз». И тут она вдруг оказалась совсем рядом со мной. Теперь запах алкоголя чувствовался еще сильнее, чем раньше. Почему-то она стала в два раза больше. Сначала она с явно наигранной и неестественной приветливостью попросила вернуть ей ключ, но я и пальцем не пошевельнула, тогда она начала меня упрекать, обзывая недоделанной, глупой сволочью. В конце концов она ударилась в слезы и изображала, что ужасно страдает, пока не исчезла в комнате отца. Тут у меня не выдержали нервы, и я ее заперла. Почему-то вдруг стало совсем тихо, и я ужасно испугалась. Но она меня обидела, поэтому я собиралась выпустить ее только утром. Я легла на