В понедельнику меня был первый индивидуальный сеанс терапии с Рафаэлем. Ребята говорят, что ему нужно что-нибудь рассказывать, а он сообщит тебе свое мнение по этому поводу. Я впала в панику, потому что понятия не имела, что ему рассказывать. Кабинет для индивидуаль- ной терапии находится напротив помещения, где «АО проводят групповые занятия. Я легла на черный кожаный диван. Рафаэль дал мне желтую салфетку и велел положить ее себе под голову, потому что до меня на этой подушке успели полежать сотни голов. Я лежала и смотрела на стену. Напротив меня раскачивалась стеклянная змея с сине-желтым узором, слева висело несколько картин. На первой было изображено только одно- единственное серое облако. Что на другой, я даже не запомнила. Справа от дивана — скульптура волка. Рафаэль сел наискосок от меня в огромное темно-зеленое кресло, спинку которого можно опускать и поднимать нажатием кнопки. Он закурил, глотнул вина и через пару минут захрапел. Я разозлилась, потому что все время что-то
рассказывала, а он не проронил по этому поводу ни слова.
Через десять минут он меня прервал и уверенно сказал: «Знаешь, София, кого ты мне напоминаешь? Маленького птенчика, выпавшего из гнезда». Господи, он попал в точку! Не знаю почему, но это меня тронуло. Мне показалось, что Рафаэль, несмотря на свой храп, понял всё. Он сделал еще пару замечаний, и я убедилась, что он абсолютно прав. Он кажется невероятно умным и знающим. Я вышла из кабинета с чувством огромного облегчения. И уверена, что это чувство легкости и свободы вызвал во мне Рафаэль, вернее, его слова. Позже мне пришло в голову, что я почувствовала облегчение только потому, что благополучно пережила терапию: меня никто ни в чем не обвинял, и не пришлось выслушивать примитивные упреки.
Групповая беседа во вторник оказалась не в пример хуже.
Мартина заставили объяснять, почему он сбежал. Он сказал, что боялся групповой беседы (чему тут удивляться!). Это его и сгубило. Он сидел, уставившись в белый ковер, Рафаэль сделал из него сплошной фарш: это неблагодарность по отношению к общине, он не в себе, потому что снова принялся за марихуану, и он не что иное, как «абсолютно тупая, идиотская задница». Я была среди тех, кто не сидел на скамье подсудимых, а два часа подряд торчал рядом, стараясь вести себя как можно тише: кто-то сравнивал носки, выясняя, кто из нас носит их неправильно, кто-то крутил свои волосы, кто-то выделывал что-то пальцами, хотя Карлотта кидала злые взгляды, призывая нас вести себя прилично. А мне так хотелось вскочить с места и заорать: «Оставьте его в покое, не мучайте его!»