— Как живой, корчится! — сказал кто-то радостно. Я оглянулся и увидел рядом с собой Дзержина Гавриловича в длинных штанах и нижней рубахе с крестом, как бы случайно вылезшем из-под нее.
— Вот видишь, — сказал он мне, обводя руками толпу, — это все симиты.
Я стоял потрясенный. Я думал, откуда же их взялось столько, этих симитов, и как всем им удавалось до сих пор скрываться? Откровенно говоря, я их немного побаивался, но надеялся, что они меня все же не тронут, поскольку я для них вроде как посторонний. Но за Дзержина Гавриловича мне было немного боязно. Хотя я и знал, что он тоже симит, но те, кто не знали, могли признать в нем бывшего генерала БЕЗО. А мне было известно из истории, что в периоды народных волнений работники безопасности попадают порой даже в очень щекотливое положение. Но Дзержин Гаврилович, кажется, не выказывал никаких признаков беспокойства
— Едут! Едут! — вдруг закричала рядом со мной тетка, в которой без труда узнал ту самую скандалистку, благодаря которой я когда-то попал во внубез. Теперь она была в форме, но без знаков различия, а на груди у нее висел крест, вырезанный, по-видимому, из картона.
— Едут! Едут! — закричали другие.
В толпе произошло большое волнение, все кинулись на середину дороги. В общем гуле ликования стоны и вопли раздавленных были почти не слышны и не нарушали настроения общей приподнятости Все смотрели в сторону Минского шоссе (у меня язык не поворачивается называть эту дорогу иначе), где, вероятно, что-то происходило, но что именно, я видеть никак не мог, потому что передо мной стоял высокий и широкоплечий работяга в промасленном комбинезоне.
— Кузя, ты? — толкнул я его в спину.
— Здорово, отец! — узнал он меня и широко улыбнулся. — Вишь, какие дела-то. Вчерась был коммунизм, а сегодня уже невесть чего. — И от избытка чувств он добавил тираду, которую я не решаюсь воспроизвести.
Тем временем толпа густела На меня напирали и слева, и справа, и сзади. Вдруг рядом со мной появился некто в рваной майке и тоже с пластмассовым крестом на груди.
— Коммуний Иванович! — удивился я — Вы ли это?
— Тише, тише, — зашептал мне Смерчев и наклонился к моему уху. — Вы знаете, меня мама называла Колюней.
— Неужели у вас была мама? — удивился я, но ответа не услышал, потому что волнение в толпе достигло высшего накала. Приподнявшись на цыпочки, я мог разглядеть сначала только кончики каких-то пик, а потом, пробившись немного вперед, увидел трех богатырей, которые медленно приближались к Триумфальной арке. Посредине на белом коне, в белых развевающихся одеждах и в белых сафьяновых сапогах ехал Сим Симыч, а по бокам от него на гнедых лошадях покачивались в седлах справа Зильберович, слева Том, оба с длинными усами и, несмотря на жару, в каракулевых папахах. Оба были вооружены длинными пиками.