Слезы полились в ту же минуту — будто ждали наготове. Ее настоящее человеческое «я», задавленное педагогическими соображениями, теперь вырвалось из-под контроля и дало себе волю. Весь стыд и неприличие этого вечера, ничем более не прикрытые, обрушились на нее и сломали. Она лежала на диване лицом вниз, раздавленная и уничтоженная, и, трясясь и захлебываясь, заливала слезами подушку.
Муж принес воды.
— Уволюсь, — сказала она, когда смогла говорить, — завтра напишу заявление. На фига эта работа! В гробу я видела! Ну как теперь Лешке в глаза смотреть?! Еще эта директриса со своим протоколом… Да реализатором на рынке в сто раз лучше… уборщицей…
— Ладно-ладно, успокойся, — похлопал по плечу муж.
От его голоса ей стало полегче. Слезы, правда, хлынули с новой силой, но это были уже слезы облегчения — и, похоже, последние. Все-таки испытания этого дня, слава Богу, подошли к концу.
Глубоко вздохнув, она начала стелить постель.
— Ничего страшного, — успокаивал муж, — чего в жизни не бывает! Сразу увольняться… Ну подумаешь, выпила! Вы ж все тоже люди. Хотя, конечно, наша Ольга Федоровна бы…
Вероника замерла с простыней в руках.
— Ты иуда, — тихо вымолвила она.
Впереди разверзлась еще одна бессонная ночь.
Существование суббот и воскресений издавна скрашивало многотрудные будни человечества.
Теплый домашний лучик выходных неизменно мерцал сквозь официальный холод понедельников, суетливую нервозность сред и автопилотную усталость пятниц.
И быть может, именно эти два дня в конце недели подогревали в людских сердцах надежду на личное счастье и светлое будущее.
В субботу Вероника, помимо проверки тетрадей, успела сварить суп и даже прицепить к карнизу висящую уже на трех кольцах штору в детской.
На воскресенье тоже планировалась расширенная программа. Проверив остатки сочинений, она собиралась пришить оборвавшиеся вешалки к своей и мужниной курткам и постирать хотя бы часть темных вещей. В мечтах витало, кроме того, посещение парикмахерской и отдаленно реял образ книжного рынка.
Однако не сложилось.
В воскресенье разбудила Веронику удивительная тишина в доме.
«Отключили свет», — почему-то мелькнуло в голове спросонья. Но нет: открыв глаза, она разглядела, что красный глазок телевизора горит исправно. Да и светло было уже, собственно говоря, как днем. При полном безмолвии вокруг.
«Восемь? Или уже девять?» — прикинула она. Но в этот момент безмолвие было нарушено: из детской донеслись неестественные воюще-клацающие звуки. По-видимому, Маришка с Туськой изобрели с утра какую-нибудь инопланетную игру.