Теперь, когда дальнейшие действия были предельно ясны, почему бы не восстановить статус-кво?
— Да кто такой этот ваш Трувор? Вор и разбойник с большой дороги!
— На своего Синеуса, лакея подагричного, посмотрели бы лучше!..
— Да предка нашего Синеуса на царство звать приходили три раза!..
— Да только Трувора Одноглазого выбрали царем-то, не вашего неудачника!..
— Ларишка, Ларишка, што он говорит, ашь?
— Что Трувора царем выбрали поперед нашего предка Синеуса, бабушка!
— Што?!.. Трувора — тшарем?! Не тшарем — княжишкой удельным в лешу медвежьем, и то он дольше пяти недель на троне не продержалшя — в карты его продул!..
— Да ты ничего про наш род не знаешь, боярыня Серапея — так помалкивала бы, не позорилась перед родовитыми-то! Не в карты, а в домино, и не пять недель, а семь с половиною, и медведей там отродясь…
— Это не мы, это ты ишторию не жнаешь, Труворович…
Не дожидаясь окончания благородной дискуссии граф во втором поколении Рассобачинский, он же известный в Драконьей слободе еще сорок лет назад как просто Собакин, он же Петька Зануда, он же Собакин сын, он же песья кровь, демонстративно поддернул полы своей измазанной грязью и глиной шубы ценой в эту самую слободу и невозмутимым ледоколом двинулся сквозь ожидающую исхода вечного спора толпу направо.
Далеко уйти в одиночестве ему не удалось: махнув руками на ссорящихся, бояре — родовитые и не очень — двинулись за ним.
Спорщики, приглушенно переругиваясь, присоединились к остальным метров через двадцать.
А метров через тридцать беглецы наткнулись на кирпичную кладку, перегораживающую коридор.
— Что будем делать? — запаниковали самые нервные.
— Развернемся и пойдем в другую сторону, — уверенно заявил Рассобачинский и снова, со спокойствием ледокола рассекая волну последователей, подал личный пример.
Отойдя от проделанного ими с час назад провала, зияющего свежей на скользкой стене чернотой, на пару сотен метров, бояре снова уперлись в кирпичную стену.
— Замуровали!.. — заголосила Варвара.
— Похоронили!.. — поддержал ее Абросим.
— Ой, страшно, страшно, не могу!.. — всхлипнула Конева-Тыгыдычная. — Доченьки родные, давайте прощаться — не выбраться нам отседова боле!.. Ой, бедная наша Серафима — не увидим ее больше никогда!..
— Ой, мамонька!..
— Цыц, бабы!
— Сам цыц!
— Сам баба!
— Я же говорил — за Синеусовичами надо было идти!..
— За Труворовичами!..
— Тихо!!! — трубно воззвал к массам граф. — Все очень просто. Сейчас мы возвращаемся к нашему лазу, подбираем инструмент…
— Да мы, Синеусовичи!..
— И Труворовичи!..
— Кто хочет остаться здесь жить — не подбирает, — щедро задавил возмущение на корню Рассобачинский. — А остальные пробивают стену и идут вперед. За мной!