Из этого вы можете заключить, что переход наш от Шербурга до мыса Доброй Надежды никак не может назваться путешествием. Мы просто ехали, как ехал Василий Иванович из Москвы в Мордасы; ехали тоже по беспокойной дороге и также заезжали на станции, из которых первая была остров Мадера, другая — Тенериф, третья — Сан-Яго и четвертая — остров Вознесения. 29-го ноября задымила наша эскадра на шербургском рейде. День был очень хороший; белый пар густыми клубами выскакивал из труб, расходился и сливался в ору массу, которая густым облаком расстилалась над городом. Все были в довольно грустном расположении духа. He смотря на короткий срок, мы уже несколько обжились на месте, попривыкли; у всех завелись знакомые и знакомки. Обычные наклонности проявились в каждом: кто вздыхал по образовавшейся сердечной склонности; кому не хотелось оставлять обогретого угла; кто жалел о завтраках, гомарах и frommage de Вгу, с устрицами: кто боялся предстоявших качек и непогод. Я стоял у планшира и думал о вчерашнем, последнем вечере. Мы были в театре, где играли какую-то комедию: Дюкурти (Du Courty) смешил нас до упада. В антрактах глаза наши разбегались по балконам и ложам. Там, между газовых платьев, разноцветных лент и затейливых куафюр, командир бразильского корвета, мужчина с черною бородою и энергическим выражением лица, любезничал и рисовался, возбуждая наше одобрение и отчасти зависть. Он входит в ложу г. В. и садится около его жены так свободно, как будто у себя в кабинете; он смотрит ей в глаза, громко сместся, наклоняется к ней. A она?… её взгляд суров, сдержан; черты лица покойны; рот (прекрасный, с нежными очертаниями губ) сжат; цвет кожи матовый; лебединая шея связывает молодую головку с роскошным бюстом. В лице у неё есть что-то особенное, и в ней много породы. Она с виду сурова, но в тонких чертах лица её можно уловить выражение нежности; a взгляд её, по мнению наших вздыхателей, если она захочет кого подарить им, может прожечь насквозь. Я вспоминал вместе и о другой женской фигуре: в клубах вылетающего пара рисовалась передо мной четырехугольная зала, с темно-пунцовыми драпировками на нишах. Среди залы; на пьедестале, стояла безрукая, вероятно, белокурая, тысячелетняя красавица…. В ней особенно хороши поворот головы и кроткий взор, бросаемым из полуоткрытых ресниц. Я вспомнил, как я сидел на одном из красных диванов залы; направо; в дверях, выглядывала колоссальная Юнона; но я не смотрел на нее, a не сводил глаз с милосской красавицы, как будто хотел увидеть в ней что-нибудь еще больше того, что дает она… И странно, что красота её не поражала, но какая-то привязывала, приголубливала…. Годы бы, кажется, просидел здесь, только бы видеть это доброе, прекрасное лицо, этот кроткий, ласкающий взгляд. Какое сравнение с прежнею луврскою царицей, известною Дианою!.. Ta, точно петербургская дама, взглянет гордо, холодно; да еще стоит она теперь, невозмутимая, в соседстве Марсия, с которого сдирают кожу….