Похожее на фарфоровую маску лицо Урсулы ожило, она с ужасом произнесла:
— В Индию? Что мне там делать, мама? Это же дикая страна! Где мы будем жить — в какой-нибудь хижине?!
— Гастон Друо говорит, что тамошние чиновники понастроили дворцов и живут подобно восточным вельможам.
— Гастон Друо там не был! Неужели он не может сделать так, чтобы Франсуа остался в Париже?
— Похоже, он этого не хочет.
Луиза села на диван и протянула дочери руку. Та нехотя опустилась рядом. Женщина не знала, с чего начать. Ее дочь еще не попадала в ситуации, когда любые чувства отступают перед безжалостным расчетом разума и безвыходностью положения.
— Пойми, Урсула, мы разорены и нам не приходится выбирать. В конце концов, Франсуа твой муж, и твой долг — быть рядом с ним.
— А если я не хочу? Пусть он едет один, я стану писать ему письма, а он будет присылать нам деньги.
— А если не будет? А вдруг он задержится там надолго и… заведет новую семью или вступит с кем-то в связь? Ты не знаешь мужчин! С глаз долой — из сердца вон. Вот как они рассуждают!
— Как ты думаешь, мама, Анри де Лаваль еще жив? — неожиданно спросила Урсула.
Луиза почувствовала, как к сердцу подкрадывается невыносимая боль, и ей показалось, что почти зажившая рана начала медленно вскрываться.
Помедлив, она решила сказать правду.
— Кто знает! Условия жизни на галерах ужасны.
— Да еще среди воров и убийц! Знаешь, я часто вспоминаю Анри, не того, которого я видела в тюрьме последний раз, а прежнего. Он был такой мечтательный и скромный!
Луиза молчала, страдая от болезненного пробуждения неожиданных чувств. Взгляд темных глаз женщины был устремлен вдаль, в невидимое прошлое, в черноту простиравшейся за окном ночи.
— Знаешь, мама, — вкрадчиво продолжила Урсула, — Анри не убивал Тома и не крал драгоценностей! Тогда я была слишком сильно испугана, ошеломлена и вдобавок непростительно наивна, но теперь понимаю, что все было подстроено. Кем? Кто это сделал, кто обрек Анри на бесчестье и страшную гибель? Ты, папа, Франсуа, Гастон Друо? Зачем? Да, вы были против нашего брака, но почему… Как жестоко!
Она почти кричала. Ее глаза лихорадочно заблестели, на бледном лице вспыхнул яркий румянец, кровь вскипела от ярости.
— Я никогда его не увижу, не смогу попросить у него прощения!
— Это уже не важно, — прошептала Луиза и попыталась погладить дочь по голове, но девушка резко отбросила руку матери.
— Нет, важно, важно, мама, потому что мы христиане! А еще потому, что Анри меня любил, а я от него отвернулась. Теперь я не сплю ночами, размышляя о том, что он может думать обо мне, о нас!