Проблема, с точки зрения наиболее передовых железок, оказалась несложной.
Они ведь не были страстными поклонниками Гилберта и Салливана, и их созданные руками человека мозги ничего не знали об учении Гилберта, текст «Микадо» не был включен в их базу данных. Но железки из двух армий пришли к одному и тому же выводу и в конце концов стали действовать заодно с маршалом Харенжаным и генералом Холтом.
Вслух он произнес:
– Но они не увидели преимуществ.
– О чем это ты? — пробормотал Линдблом; он все еще не мог ни на что решиться и по–прежнему не желал поддерживать разговор. Выглядел он усталым.
– То, чего не понял Совет Реконструкции, — сказал Адамс. — И по–прежнему не понимает. Поскольку система восприятия железок начисто лишена сексуальности, этот принцип — «Зачем нужно кого–то казнить…»
– Да заткнись ты! — вспылил Линдблом и, повернувшись к Адамсу спиной, вышел из конторы. Адамс остался наедине со своей готовой речью и новыми замыслами; чувствовал он себя, однако, совершенно подавленным.
Но обижаться на Линдблома у него не было никаких оснований. Потому что нервишки пошаливали у всех йенсенистов… Они были эгоистичны, они превратили весь мир в зону отдыха за счет миллионов обитателей подземных убежищ. Это было подло, и они понимали это, и испытывали муки совести. Не такие уж сильные, чтобы подтолкнуть их на расправу с Брозом и позволить людям выйти на поверхность земли. Но вполне достаточные, чтобы отравить и без того унылые вечера ядом одиночества и превратить каждую ночь в кошмар.
Понимали они и то, что если о ком–то и можно было сказать, что он пытается исправить причиненное ими зло (ведь целая планета была украдена у ее законных хозяев!), так это о Луисе Рансибле. Им было выгодно, чтобы люди оставались в убежищах, а ему — выманивать их на поверхность.
Высокопоставленные йенсенисты считали его своим соперником, которого прекрасно знали. Чувствуя при этом нутром, что, с точки зрения морали, он совершенно прав.
Они с горечью признавались в этом сами себе. Не был исключением в этом отношении и Джозеф Адамс, оставшийся в одиночестве в своей конторе и сжимавший в руке превосходно написанную речь, которую предстояло пропустить через авторедактор, затем через «чучело», записать на магнитофон — и все это для того, чтобы затем подвергнуть ее кастрации в кабинете Броза. Особой правдивостью речь не отличалась, но она не была и бездумным набором избитых фраз, лжи и эвфемизмов… и других гадостей, которые Адамс подмечал втекстах,составленныхсвоими коллегами–йенсенистами; ведь в конечном счете он был единственным талантливым составителем речей среди всего этого сброда.