Удача лежал на узкой деревянной лежанке, укрытой поверх досок и сена козьими шкурами, в темноте пальцем выводил на шершавой стене невидимые неопределённые знаки, бессмысленные рисунки. А согнувшийся, точно горбун, Одноногий сидел на чурбане против горна и, когда не отпивал из обожженной глиняной чаши мутную жидкость ячменной водки, пьяно смотрел в огонь. Он время от времени бубнил невнятные слова, на что рыжая собачонка, лежа среди пляшущих отсветов на глиняном полу, приоткрывала сверкающие от огня глаза и утробно ворчала.
Раннее утро выдалось серым, пасмурным, неприветливым. Таким же был и пришедший в мастерскую глухонемой монах. Он разбудил так и не раздевшегося Удачу и повёл его к храму, шлёпая босиком по дворовым лужам. Пропустив подростка внутрь полумрака, к терпкому запаху курящих благовоний, сам он остался снаружи и сделал несколько шагов в сторону бокового навеса.
Тягостное настроение витало под сводом главного храма. Настроение это безуспешно старались рассеять несколько свечей вокруг каменного бодхисатвы, главного божественного покровителя лечащих людские болезни. Настоятель сидел к нему спиной, на старом коврике, погрузившись в медитацию, как будто провёл в этом состоянии всю прошедшую ночь. Удача остановился напротив, в терпеливом послушании опустил глаза к каменному полу и, сведя ладони под подбородком, ждал.
– Учитель, позвольте мне остаться, – негромко попросил он настоятеля, когда тот шевельнулся.
Настоятель ответил не сразу.
– В Лхасе тебя многому научат, чему не могу научить я.
Он постарался быть убедительным. Но подросток упрямо повторил тихую просьбу:
– Учитель, позвольте мне остаться.
Настоятель молчал. Потом заговорил, устало и мягко, желая быть понятым юным собеседником.
– Ты видишь, я стар. Я становлюсь слаб телом. – Он повысил голос. – А ты юн. Ты так и не смог втянуться в жизнь монастыря. Что тебя здесь удерживает? Подумай, что с тобой будет, когда я уйду в другую жизнь, а другой настоятель потребует от тебя иного поведения?
Он медленно поднял голову, посмотрел в лицо воспитаннику. Но опять услышал в ответ прежнюю просьбу, на этот раз произнесённую дрожащим от едва сдерживаемых слёз голосом.
– Учитель, позвольте мне остаться.
Настоятель сдался. Лицо его сморщилось в мучительную старческую гримасу.
– Тебя требует Далай-лама, – наконец устало признался он. – Я ничего не могу поделать.
Он опустил голову, давая знать, что у него нет сил на продолжение разговора. Бесшумно выделившись из темноты, приведший Удачу в храм монах приблизился к подростку, тронул его за плечо, выражением лица приглашая к выходу. Тот встал, не поклонившись настоятелю, вырвал плечо из пальцев монаха и быстро вышел на покрытую зеркальными лужами, мощённую грубо обработанными плитками площадь.