Выбравшись на обрыв, он до вечера пролежал возле ущелья, то погружаясь в бред, в котором вокруг плясали кровожадные враги и чудища, то выныривая от них к свету, чтобы ожесточиться воспитанным монахами духом, вспомнить, что всё же не сдался даже при виде оскала Смерти.
День проходил с утра до вечера, наступал другой, за ним третий из бесконечной цепи подобных же дней, как будто служащих для освещения во мраке времени путей судьбы душам обречённых на сансару смертных, умирающих, чтобы родиться в другом проявлении вечной жизни.
Возможно, в старом беркуте душа смутно помнила о прошлой жизни воина и потому часто тянула его парить над юртами в долине. Возле тех юрт с наступлением лета от рассвета и до полудня шли непрерывные занятия с крепкими на вид подростками, их учили пользоваться разным оружием, рукопашному бою, верховой езде, а с завершением тяжёлых упражнений готовить еду или добывать пищу охотой. Казалось, ко всему остальному беркут стал уже равнодушен и не обращал внимания на ковры изумрудной зелени в степи, на хребты укрытых белоснежными накидками гор.
Появлялся беркут ранним часом, когда по пояс оголённые подростки собирались в большой круг. Они ждали прихода жилистого мужчины, голова которого была всегда обритой. Бритоголовый мужчина входил в очерченный колышками круг и устраивал с одним из них боевые танцы, резко бил его, опрокидывал с ног, потом заставлял остальных делать то же самое между собой. Для начала таких занятий он выбирал разных учеников и по одному ему известной очерёдности.
Удачу он выбрал пасмурным утром. Плавно перемещаясь на затоптанной ногами траве, жилистый лама-воспитатель заставил подростка настороженно следить за ним, двигаться в ожидании резкого выпада ладонями рук или ступнями ног. Обманутый ложным шагом воспитателя, Удача получил удар в грудь и отлетел к заострённому колышку возле Джучи, едва не поранился об остриё левым предплечьем. Издевательская ухмылка Джучи побудила его вскочить и броситься в нападение. Он был тут же наказан резким, как от выпада змеи, уколом пальцев у шеи, от которого его пронзила жгучая боль и выступила из носа кровь. Под одобрительные возгласы сверстников, от следующего удара ладони воспитателя у него сорвалось дыхание, а в ушах зазвучал колокольный трезвон. Поднимаясь с колена, он ни в ком из ровесников не увидел дружеской поддержки, наоборот, повсюду угадывал нерасположение. И, ожесточаясь против всех, опять ринулся на ламу, чтобы вновь быть наказанным за несдержанность и неосмотрительность. Поразивший его в этот раз удар был сильнее прежних и перекинул через голову. Он упал лицом на траву, измазал её кровью. Предательская дрожь в руках и ногах мешала ему подниматься, но он скрепя зубами преодолел слабость, пошатываясь, шагнул к противнику.