Утомившись от бесплодных поисков, я повернул к гостинице, и вдруг воздух завибрировал в моих ушах. Сначала слабо и едва ощутимо, но буквально с каждой секундой эта вибрация нарастала, и я остановился, пытаясь понять, что происходит. Остановился и интуитивно задрал голову вверх. И тут же по мне прошлась тень низко летящего вертолета, и встревоженный воздух растрепал волосы. А сверху уже сыпались какие-то листки бумаги, белые как снег. И падали они вокруг меня, и на крыши домов, и на ветви деревьев. А я стоял в оцепенении, то ли оттого, что за прошедшие недели отвык от шума, то ли просто от испуга.
Один листок лег мне прямо на плечо, и я взял его в руки.
«Всем военнослужащим, находящимся в кратковременном отпуске, приказывается срочно покинуть город и вернуться в расположение своих армий. В 18:00 в город будут введены войска, и военнослужащие, не покинувшие к этому времени город или оказывающие сопротивление, будут расстреляны на месте».
Дочитав, я выронил листок, и он упал мне под ноги.
Неужели моя свобода снова оказалась кратковременной? Неужели мне никогда не дано найти себе постоянное пристанище, в котором меня никто не будет трогать, никто не будет приказывать, и я, естественно, никого не буду слушаться? Где же ты, моя родина, которую я еще не знаю, но которая никогда не потребует моей крови? Где мне тебя искать?
Я стоял, беспомощно опустив руки, а мимо кто-то бежал и кричал мне: «Сматывайся! До шести осталось два часа!»
И воздух был спокоен и недвижим: вертолет улетел, оставив город в безветрии.
Затихли шаги бежавшего парня, и я почувствовал, как изнутри охватывает меня нервная дрожь. Я сцепил руки в «замок», напрягся, словно в ожидании удара, и от этого напряжения, от окружавшей меня враждебной тишины чуть не закричал, чуть не заметался из стороны в сторону, как волк, окруженный охотниками. Так захотелось быть не здесь, быть где-то далеко, вдали от всех и вдали от самого себя, оставив свой человеческий облик и свою причастность к человечеству, под какой-нибудь кирпичной стеной ожидать расстрела, а второй, звериной своей половиной мчаться в мир, где царствуют инстинкты, и хищнику неизвестно, что он – хищник!
И, с опаской посмотрев по сторонам, я понял вдруг, что бегу, что бегу так, как бегут преследуемые собаками, едва успевая выбрасывать вперед ноги, постоянно отстающие от туловища.
А по обе стороны улицы навстречу мне неслись дрожащие приземистые домики, и были они, казалось, не меньше моего напуганы, и прижимались стенами и краешками крыш друг к другу, словно ожидали друг от друга помощи и спасения.