Власть. Богатство. А ещё - огонь в крови, лёгкость в каждом движении, жажда жизни...
- Отдохну чуток, и дальше пойдём, - выдохнула травница, прикрывая глаза. - А ты съешь там чего-нибудь, да воды во фляги набери.
Поесть. Он знал, что в сумке у колдуньи лишь сухари да орехи, что набрал вчера Сайли, но думал об этой скудной пище с удовольствием, а желудок требовательно урчал. Только сначала Истман поднял свой нож. День-два, и целительница снова окрепнет, и можно будет отобрать у неё то, чему она не знает цены и не видит другого применения, кроме как тратить на каждого встречного.
Сайли с недовольной физиономией смотрел, как он жует уже третий сухарь, макая твердый хлеб прямо в ручей, чтобы можно было разжевать.
- Все запасы наши сожрёшь, - буркнул он. - Пойдём после, хоть лещины еще наберём.
- Сам пойдёшь, - добродушно отмахнулся мужчина.
Он процедил это сквозь зубы, но все же обродушно, потому что за один лишь подобный взгляд на Императора мальчишке полагалась порка, а за слова и за тон, которым они были сказаны, он уже лишился бы языка. Сайли поглядел на человека, на задремавшую бабушку, а потом показал Истману сложенные непонятным знаком пальцы, наверняка что-то неприличное. Но бывший Император спустил и это, обратив внимание на другое:
- Разве орехи собирают не осенью? - удивился он запоздало.
Мальчуган свёл глаза в одну точку и покрутил пальцем у виска.
- В других краях осенью, - улыбнулась сквозь дрёму Ольгери. - А у нас, как найдут, так и собирают. Ты из приморья, небось, Лим?
- Из приморья, - согласился он.
В вынужденном бездействии и безмолвии были свои плюсы: никто ни о чем не расспрашивал, и не нужно было ничего делать. Теперь посыплются вопросы, а колдунья надаёт заданий. И придётся выполнять, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени.
Но опасения оказались напрасными. Ольгери ни о чём больше не спрашивала, Сайли сам набрал лещины и каких-то кислых ягод, и к полудню они снова двинулись в путь. Куда идут, Истман не интересовался - ему, кроме как с ними, идти пока было некуда. Боль уже почти отпустила, и голова была ясной. Только нож за поясом порой напоминал о себе, рука сама по себе тянулась к нему, а по телу пробегала дрожь. Тогда мужчина до крови закусывал губу или впивался ногтями в ладонь - не сейчас, пока еще рано. Ночью. А лучше завтра, когда она отоспится и не будет уже такой бледной и немощной. Завтра.
Утром он ждал, чтобы травница по своему обыкновению услала куда-нибудь мальчишку: за водой, за ягодами, за вонючими прелыми листьями - куда угодно, лишь бы он ушел. Не потому, что не хотел делать это при ребенке, нет - не хотел слышать его крика или плача. Не хотел, чтобы колдунья набросилась на него, если Сайли первым подвернётся под нож, ведь от тех крох, что могут быть в его крови, Истман тоже отказываться не собирался. Но Ольгери, как назло, не отпускала внука ни на шаг. А еще была непривычно серьезна и сосредоточена. Он не сразу заметил это, даже когда, дав время едва перекусить, она подняла их, чтобы идти дальше.