Примечательным фактом является крайняя диспропорция между самим изобретением и его последствиями. Мы сказали, что интеллект был отлит по форме материи и что прежде всего он стремится к фабрикации. Но фабрикует ли он ради самой фабрикации, или невольно и даже бессознательно преследует при этом совсем иную цель? Фабриковать — это значит придавать материи форму, смягчать, покорять, превращать ее в орудие с тем, чтобы стать над ней господином. Этим господством человечество и пользуется гораздо больше, чем материальными результатами самого изобретения. Если мы извлекаем непосредственную пользу из сфабрикованного предмета, как могло бы делать разумное животное, если далее эта польза есть все, чего добивался изобретатель, она является чем-то очень незначительным в сравнении с новыми идеями, с новыми чувствами, которые изобретение может вызвать повсеместно, как если бы главным его результатом было возвышение нас над самими собой, а значит, расширение нашего горизонта. Диспропорция между действием и причиной здесь настолько велика, что трудно допустить, чтобы причина производила свое действие. Она его запускает, указывая ему, правда, его направление. Словом, все происходит так, как будто главною целью интеллекта — в его воздействии на материю — было дать выход чему-то, что материя задерживает.
Такое же впечатление возникает от сравнения мозга человека и животных. Вначале кажется, что различие — только в объеме и сложности. Но, судя по функционированию, здесь должно быть и нечто совершенно иное. У животного двигательные механизмы, приведенные в действие мозгом, или, другими словами, навыки, приобретенные волей, не имеют иной цели и иного действия, кроме выполнения движений, очерченных этими навыками, заложенных в этих механизмах. У человека же двигательный навык может иметь и другой результат, несоизмеримый с указанным. Он может служить препятствием другим двигательным навыкам и, побеждая тем самым автоматизм, давать свободу сознанию. Известно, сколь обширную область в человеческом мозге занимает язык. Мозговые механизмы, соответствующие словам, имеют ту особенность, что могут приходить в столкновение либо с другими механизмами, к примеру, теми, которые соответствуют самим вещам, либо друг с другом: в это время сознание, которое могло быть вовлечено в действие и поглощено им, овладевает собой и освобождается.
Следовательно, различие должно быть более радикальным, чем могло бы показаться при поверхностном исследовании. Такое же различие существует между механизмом, поглощающим внимание, и тем, от которого можно отвлечься. Паровая машина, какой ее задумал Ньюкомен, требовала присутствия человека, обязанностью которого было лишь управлять кранами, то вводя в цилиндр пар, то направляя на него холодный дождь, чтобы вызвать конденсацию пара. Рассказывают, что ребенок, которому была поручена эта работа, когда ему наскучило ее выполнять, додумался соединить веревкой рукоятки кранов с коромыслом машины. С тех пор машина сама стала открывать и закрывать свои краны; она работала без посторонней помощи. Если бы теперь наблюдатель сравнил устройство этой второй машины с первой, не интересуясь детьми, обязанными смотреть за ними, то он нашел бы в ней лишь небольшое усложнение. И это, действительно, все, что можно заметить, если смотреть только на машины. Но если бросить взгляд на детей, то окажется, что в то время, как один поглощен надзором, другой может играть на свободе, и в этом отношении между машинами существует радикальное различие, ибо первая порабощает внимание, а вторая освобождает его. Такого же рода различие, думается, можно обнаружить между мозгом животного и мозгом человека.