– Он станцию спалил, – мрачно сказал вышедший из рубки Чугунных.
Рассказ Чугунных был краток и безжалостен. Вагончик, в котором, собственно, и помещалась станция, отапливался печкой-капельницей – чудом славянского приполярного гения. Капельница представляла собой тонкую металлическую трубку, один конец которой через шланг соединялся с топливным бачком, а другой вставлялся в сварную железную печку посередине её стенки. Где-то на полпути между печкой и бачком располагался краник регулировки жидкости. Этим краном можно было очень точно регулировать подачу горючего внутрь топки. Керосин или солярка тонкой струйкой лились на лежащий в печке кирпич, причём сперва кирпич нагревался, а потом струя горючего просто воспламенялась над его поверхностью, нагревая конец трубки, в результате чего пламя полыхало внутри печи с интенсивностью паров бензина в камере сгорания двигателя.
Однако использование печки-капельницы подразумевало некоторый навык, и наличие её неоднократно сопровождалось пожарами.
– Ну вот, этот мудак Голустенко сперва заглушил печку, потом решил снова её зажечь. Открыл кран – и забыл про него на пять минут. Солярка всё это время текла на раскалённый кирпич, и аккурат в тот момент, когда её пары заполнили печку, этот олух кинул внутряк спичку! Ну, естественно, печка просто взорвалась, а мы успели вытащить из вагончика только записи и спальники. В общем, что сгорело, то не сгниёт, – резюмировал Чугунных. Судя по всему, он относил себя к оптимистам.
– Ты – обратно на катере Василича пойдёшь, – скомандовал он Вадиму. – Мы – ждём следующей оказии.
Отойдя чуть подальше от пирса, Чугунных объяснил своим ребятам:
– Не доверяют они нам. Наверное, икру обратно повезут. А Вадян, видимо, уже притёрся. Ладно, когда бог делал время, он сделал его много.
Добравшись до Ямска, экипаж шаркета вовсю предался тому, что в странах жаркого климата принято называть дольче фарниенте, то есть приятному ничегонеделанию.
Однако это было странное ничегонеделание. Если весь путь до Ямска моряки в неимоверном количестве поглощали горячительные напитки в виде водки, то сейчас они, будто сговорившись, приняли обет трезвенничества. Перец и Степан разлеглись на нагретой палубе, изредка лениво посылая подальше просящихся на борт людей. Василич же дремал в рубке, уронив голову на штурвальное колесо.
Наверху палило солнце, ветер поднимал на улицах посёлка невысокие столбики пыли. Со звоном катались банки из-под пива. Трое мальчишек лет десяти-двенадцати шли по улице, передавая из рук в руки двухлитровый баллон «Жигулёвского».