— Сам-то барон против цирковой карьеры не возражал? — спрашиваю.
Фань хмурится, вспоминая.
— Да вроде нет, — наконец говорит она. — Ему такая жизнь тоже нравилась. С другой стороны, а зачем бы я стала придумывать, как будто брат чем-то недоволен, но терпит ради меня? Я же была просто маленькая девочка, а не сценарист мыльных опер. Поэтому мы оба были совершенно счастливы. Фон Рихтхофен — когда кувыркался в воздухе на своем красном триплане, а я — наблюдая за его фокусами снизу, в толпе зрителей, которые шептались, указывая друг другу на меня: «Смотри, смотри, это его сестренка!»
Дюжину облаков и три четверти сигареты спустя Фань говорит:
— И понимаешь, как вышло. Эта воображаемая жизнь со старшим братом была настолько прекрасна, что возвращение домой ничего не изменило. В смысле я не перестала мечтать. Напротив, только вошла во вкус. Но и так называемая настоящая жизнь тоже была весьма хороша. Папа со своими сказками и самолетами, мама, которая знала тысячу разных игр, друзья в детском саду, мультфильмы по воскресеньям, новые коньки и первые походы на каток в начале зимы. Обидно было бы что-то пропустить, замечтавшись. И я как-то незаметно выучилась жить в двух реальностях сразу. Вот мы с папой едем на велосипеде в детский сад, и я, затаив дыхание, слушаю очередную историю о том, как Альберт Болл[39] катал на своем «Ньюпорте» фей. И одновременно сижу на чердаке волшебного домика и смотрю в окно, как мой брат фон Рихтхофен кормит во дворе нашего тигра — мороженым и копченой колбасой, чем же еще. Или, например, раскачиваюсь на качелях, но в то же время глаз не свожу с неба, где на фоне пряничных резных башенок кувыркаются красные самолеты. И так далее. Две хорошие жизни — лучше, чем одна, правда? Особенно если ты умненькая, осторожная девочка и не забываешь, где тебе следует оставаться, а куда — только заглядывать одним глазком, как в замочную скважину. Без фанатизма, как сейчас говорят.
— Как будто у тебя был выбор.
— А фиг его знает, — задумчиво говорит Фань, — может, и был. В какой-то момент. Пошли, ладно? Сколько можно на месте сидеть.
— Пошли.
Уговорить меня проще простого. Тем более теперь-то я точно знаю дальнейший маршрут. Будет моей гостье сюрприз. Такого она, на что угодно спорю, не ждет.
— Но все равно, — говорит Фань, замедляя шаг. — Все это понемножку начало смешиваться. И за несколько лет основательно перепуталось. Не то чтобы я перестала понимать, где у нас какая реальность. Это я как раз всегда отслеживала, теперь сама поражаюсь такой ясности в маленькой детской голове. Родители даже не подозревали, что у меня есть какой-то вымышленный друг-брат. Замечали, конечно, что я вечно витаю в облаках, — а кто не витает? Все в пределах нормы. О своих фантазиях я им ни разу не проговорилась, а значит, и волноваться не о чем. А вот брату — другое дело. То есть я рассказывала ему о своей