Солнце было уже высоко. В голове Ротманна из вороха туманных мыслей начинала выползать одна страшная догадка – он теряет свое прошлое! Не иметь будущего – это полбеды, но ощущать, как твое собственное прошлое начинает от тебя ускользать…
Ротманн гнал машину назад во Фленсбург.
* * *
В тот же вечер Юлинг без предупреждения пришел к Ротманну домой. Он принес бутылку коньяка и коробку конфет и сказал, что у него есть важный разговор.
– А где ты был сегодня с утра? – спросил он, раздеваясь в прихожей.
– Да так, ездил в одно место, – Ротманн еще не знал, рассказывать ли ему про письмо и встречу с Рейнеке. – Ну, что у тебя там за разговор?
– Понимаешь, час назад я звонил Шмицу в Берлин. Тому самому, которого тринадцатого числа просил разузнать о Роммеле, – Юлинг сел в кресло и, держа свою бутылку в руках, задумчиво уставился в пол.
– Зачем?
– Просто чтобы в разговоре прощупать его отношение ко всему этому. Если он уже доложил куда следует, то мог выдать себя интонацией, скованностью. Ну, ты понимаешь.
– И что?
– А то, что продолжается какой-то театр абсурда. Знаешь, что он сказал в самом начале разговора? Что только вчера вернулся из Франции. Что-то они оттуда эвакуировали. Не то архивы, не то… Ну, в общем, это не телефонный разговор. Я спросил его, долго ли он там был. Знаешь, что он ответил? Больше месяца!
Юлинг наконец принялся распечатывать бутылку. Вид у него был настолько растерянный, что Ротманн решил ничего пока не спрашивать. Сам же он воспринял это известие даже с некоторым облегчением – не он один сходит с ума. Вдвоем уже легче.
– Я немного поговорил с ним, пытаясь понять, шутит он или нет, – продолжал Юлинг, – но знаешь, нужно быть большим артистом, чтобы так шутить. Он говорил совершенно естественно. Когда кто-то разыгрывает другого, то невольно ожидает ответной реакции. В этом ведь и состоит вся прелесть розыгрыша. И это ожидание чувствуется. А Шмиц говорил так, будто не ждал от меня ничего. Я даже не стал спрашивать его, не был ли он всё-таки тринадцатого числа в Берлине.
Юлинг наполнил стоявшие на журнальном столике рюмки, и они молча выпили.
– Слушай, Отто, они что, сговорились? Шмиц и Форман.
Ротманн встал и, подойдя к своему письменному столу, взял лежавшее на нем письмо. Вернувшись, он молча положил его перед Юлингом и вернулся на свой диван.
– Что это?
– Письмо от Зигфрида. Моего брата.
– А при чем здесь письма твоего брата?
– А при том, что я получил его вчера вечером.
При этих словах Юлинг вздрогнул. Он смотрел на Ротманна, но тот молчал.
– Когда оно было написано? – спросил он наконец тихим голосом.