— А вам, глупому жестянщику, и невдомек, что Изабель возродилась и прожила вторую жизнь ПОСЛЕ того, как была красавицей; Керия же с самого рождения лишена этого. То новое, что она пытается приручить, приспособить к своему нынешнему лицу, — всего лишь потенциальная реальность. Если вы не знали человека до того, как его изуродовали, к нему еще можно привыкнуть. Но если вы видели его раньше, если можете сравнить… вот в чем состояла проблема для Армана-Мари и, я полагаю, ваша собственная тоже. Ибо наша Керия вся замешана именно на этом: она гордячка, она хочет, чтобы ее любили и прежнюю, и нынешнюю.
И Полина всунула ему в руки папку с рисунками: «Поглядите на ЭТО, а потом уж ищите нужные слова, которые убедят ее в вашем желании понять ее, а не в вашей жалости».
И она вытолкала его на улицу, не дав раскрыть папку. Элен крикнула из окна второго этажа: «Ты такая же ненормальная, как он; мне на вас обоих смотреть противно!»
И они завязали такую яростную перебранку, что совершенно забыли о Барни, который съежился, словно его облили помоями, и поспешил унести ноги.
После этой схватки он два дня не мог опомниться; ругал себя последними словами — трусом, бабой, заячьей душонкой; ругал и… не решался раскрыть папку. И тогда, точно как в детстве, обратился к старику Грегуару, рассказав ему всю историю с начала до конца. Грегуар состроил потешную гримасу, воздев к небу единственный глаз. Перекошенное веко и свернутый направо нос придавали ему вид циклопа, которому прищемило лицо дверью. С годами он усох и теперь, со своими длиннющими, чуть ли не до щиколоток, руками до смешного походил на шимпанзе.
А в молодости он мог поднять и пронести на одной руке железяку килограммов в сорок или самого Барни, весившего тогда ничуть не меньше. По воскресеньям он неизменно отправлялся на танцы, и шестнадцатилетний Барни восхищенно наблюдал, как этот Геркулес, несмотря на уродливое лицо, одерживал победу за победой: женщины буквально вешались ему на шею.
Грегуар сразу же сказал: а ну, покажи! — и склонился над папкой, убрав подальше корявые, обожженные кислотой руки — «чтоб ничего не попачкать».
Проваленная щека, запавшая скула, кроваво-красное вывернутое нижнее веко, пустая глазница, сдвинутая к переносице бровь… Нос и губы, к счастью, не пострадали. А с другой стороны — пламенно-черный глаз, изящный очерк подбородка, высокий лоб, обрамленный густой массой темных кудрей.
— Ничего себе штучка! Надеюсь, ты постараешься, чтобы это перекроили как надо?
— Уже сделано, Грегуар!
Старик взглянул на него удивленно, почти пренебрежительно: ну так какого же черта ты мне мозги пудришь своими баснями? В чем проблема?