Но самый неожиданный сюрприз подстерегал меня на Книжном салоне. Ко мне подошла незнакомая женщина и, краснея, с тысячей реверансов, сообщила, что перечитала «Мемуары» Казановы и его переписку, но не обнаружила ни малейших упоминаний об этой встрече. Может быть, мне в руки попали какие-то новые документы?..
Сначала я разинула рот. Потом собрала волю в кулак, чтобы не расхохотаться. Ведь, как ни крути, а то был момент славы. Да и читательница отнюдь не выглядела дурочкой. Просто маркиза де Мертей, по всей видимости, благодаря таланту (sic!) своего второго автора, сбросила бумажные одежки, чтобы воплотиться в милейшее — кривой глаз не помеха! — создание и поговорить со старым соблазнителем о судьбах мира. Эх, так бы ее и расцеловала! Читательницу, я имею в виду.
Да, я струсила и не призналась, что ее разыскания обречены на неуспех в силу того, что никакой маркизы де Мертей никогда не существовало. Я избрала другой путь и всей душой верю: она меня поймет.
И очень надеюсь, что не обидится.
Кристиан Барош, январь 2004
Неудачи французских войск на фламандских границах ни для кого в Европе не были секретом. Пруссия торговалась, суля свою поддержку то одним, то другим, играя на неизвестности исхода каждого сражения и пытаясь вовлечь как можно больше народу в конфликт, отныне превратившийся не столько в схватку двух стран, сколько в столкновение двух идеологий.
Ош первое время творил чудеса, но он был молод, порывист, чтобы не сказать ретив, и движим гордыней и пылкой любовью. В довершение всех бед он «сидел на месте», то есть находился далеко от двора. Разумеется, короля больше не было и двор вроде бы как прекратил существование, но на самом деле его понятие сохранилось в умах, может быть, именуясь иначе и располагаясь не там, где прежде. Все кто раньше блистал в салонах, где формировались мнения и вызревали новые идеи, отныне посещали клубы, комитеты, модные кафе и гостиные, похожие на прежние салоны, окружая вниманием тех, кто держал (временно) в руках все нити. Но Ош там как раз и не бывал, ибо нельзя одновременно сидеть на мельнице и торговать на ярмарке. Пока он действовал на границе, требовал подкреплений и накапливал боевой опыт, отдельные сторонники Сен-Жюста и Робеспьера плели интриги, разнюхивали, что к чему, и тормозили любые начинания, одним словом, спекулировали на инерции событий. В их число входил и Пишегрю.
Шомон, как всегда, знавший все обо всем, посвятил Изабель в подробности закулисных разговоров. «В городе я встречаюсь с людьми, для которых скорое заключение мира не подлежит сомнению. Французы победят, но, если штатгальтер пожелает, Пруссия ради него сотрет нас с лица земли».