Тут из-за недалекого бугорка показалось стадо коров, и Поликарп с огорчением понял, что трубку ему уже докурить не удастся. Кряхтя, он поднялся с бревна и не спеша направил свои стопы к коровнику — выпускать Рыжуху на пастбище. Как-то незаметно к Поликарпу присоединился беспородный пес преклонных лет.
— Здравствуй, Серый, — обратился к псу бородач, потрепав его за ухом. — Где же ты пропадал всё утро, старый плут? Никак к Рябке бегал опять?.. Всё бы тебе к бабам, Серый! В твои-то годы!
Серый ничего не ответил, а только посмотрел на Поликарпа своими большими умными глазами, опустил голову и поплёлся к конуре, где улёгся на травке и стал наблюдать за дальнейшими действиями хозяина.
Когда Поликарп вывел корову со двора, стадо уже величественно шествовало мимо. Бородач поискал глазами пастуха и крикнул:
— Эй, Семён! Забирай Рыжуху!
Из самой гущи стада вышел тощий человечек в красной рубахе и чёрных трико, обутый в резиновые сапоги едкого зелёного цвета. На плече пастуха висел длинный кнут, а на голову была нахлобучена старая серая кепка, изъеденная молью. Человечек постоянно то чесал, то утирал свой длинный острый нос.
— Здорово, Евграфыч, — обратился Семён к Поликарпу. — Погодка сёдня добрая, а? — человечек говорил быстро, покашливая и утирая нос через каждые два-три слова.
— Да, ничего…
— Эта… Я чё говорю-то… У тя, Евграфыч… э-э… табачку нету чуток — курить шибко разбирает… эта, а?
Поликарп извлек из кармана табакерку и отсыпал щепотку в грязную ладонь пастуха.
— Эта… Благодарствую, Евграфыч, — сказал Семён. — Ты эта… ну… знаешь про Ивана-то? Он вчерась… у Лукерьи был… Ну, вот, эта… апосля такие штуки видал чудные…
— Какие «штуки»? — спросил Поликарп. — Опять домовых по-пьяни ловил, что ли? Ну, так это, брат, мы уже слышали! И не раз.
— Да не-е… Эта… Другие штуки-то вчерась были… Ты, Евграфыч, сам сходи к Ваньке-то и спроси сам-то. А то ж я чё не так скажу… Ко всему, он сам эта… тя кличет. Грит: Поликарпа эта… спросить надобно… поди, растолковать смогёт, а? Вот, ты уж поди к нему, помоги эта… растолковать, а я пойду — меня бурёнки уж заждалися…
Семён повернулся и, хлопнув ладонью по боку Рыжухи, мирно щиплющей рядом травку, пошёл к стаду. Поликарпова корова не спеша двинулась за ним. Шагов через двадцать пастух обернулся и крикнул:
— Евграфыч! Эта… К Ваньке-то сходи…
— Схожу, — откликнулся Поликарп и подумал: «Этак я и не позавтракаю сегодня!.. Эх… Ладно, пойду к Ваньке — может, чего интересного расскажет».
II
У Ванькиного крыльца Поликарп увидел Лукерью — сорокалетнюю розовощёкую полную женщину, которая стояла, уперев руки в бока, и улыбалась, рядом с ней бабу Марусю — маленькую сухенькую старушку, стоявшую, сжав руки под подбородком, с таким видом, будто видела живого чёрта, и, сидевшего на лавочке по левую руку от Ивана, седобородого деда Захара. Иван что-то увлеченно, наверное, уже не в первый раз, рассказывал, а слушатели почтительно молчали, только баба Маруся время от времени тихо приговаривала: «Ой, чё-ж делается-то, чё-ж делается!!» — и покачивала головой.