Когда Иван закончил, Лукерья, широко улыбаясь, сказала: «Глупости все это. Пить надо меньше», — махнула на рассказчика рукой и пошла к своему крыльцу.
— Не скажи, Лукерья, — крикнула ей вслед баба Маруся. — Щерти ещё и не то могуть! У их хвосты длинныя — как махнуть… Света белого не свидешь. Во как! А то: сказки! Щерти это, щерти, Ваня. И не слухай ты енту дурную бабу. Слухай, что я тебе толкую… Ишь до чего анчутки додумалися — звездами кидаться! Где ж енто видано-то? Сколько живу — никогда слыхом не слыхивала, а тут!.. О-ой! Что ж енто?! Светконец, Заха-ар! Звёзды уж па-адають… Видать, смертушка наша пришла, о-ой!..
— Всё! Кончай, бабка, — твердо сказал дед Захар, вставая с лавки. — Пошли до дому — Поликарп идёт. Нехай вдвоем погуторять — поди, разберуть чего. Пошли.
Захар взял ойкающую и мотающую головой бабу Марусю под руку, и они заковыляли к своему дому.
Подошёл Поликарп, оглядываясь на удаляющихся стариков.
— Здравствуй, Иван, — сказал бородач небритому взлохмаченному мужчине в расстёгнутой клетчатой рубахе, чёрных спортивных штанах с лампасами и тапочках на босу ногу, сидящему на лавочке с папиросой во рту.
— Поликарп! — обрадовался тот. — Здорово! Заходи в дом: мне Лукерья картохи варёной принесла — позавтракаем. Ты ел?
— Нет. Не довелось мне, Иван, сегодня…
— Ну вот, за едой и потолкуем. Пошли.
Они вошли в грязную неубранную прихожую, а затем в такую же кухню. По столу была разбросана грязная посуда, в раковине — немытые кружки, стаканы и кастрюли, а на плите — сковорода, на которой с аппетитом трапезничал жирный рыжий таракан. У стола стоял табурет. Второй валялся на полу у плиты рядом с опрокинутым мусорным ведром. Пока Поликарп стряхивал со стоящего табурета крошки, Иван поднял второй и, поставив на стол чуждую всему окружающему чистую лукерьину кастрюлю с картофелем, сел.
— Бери, — сказал Иван Поликарпу, кивнув на кастрюлю. — Хорошая картоха — Лукерья плохого не состряпаеть. Только вот соли нету: куда-то я её задевал, ты уж не обессудь, Поликарп. Зато есть хлебец, целая буханка, ещё не початая, — и он извлек из-под груды грязной посуды кирпич чёрного хлеба. — Ещё мягкий — позавчёрашний. Будешь? Ну, как знаешь. А я съем кусочек.
Поликарп, не обнаружив чистой вилки, взял одну картофелину из кастрюли рукой и откусил.
— А картоха-то солёная! — радостно воскликнул Иван. — Вот Лукерья-то, вот баба! И как она догадалась, что у меня соли нету! Жена из неё добрая выйдеть. Мне б такую. Дык она ж за меня не пойдёть — вот в чем штука, Поликарп! А, слухай: не дёрнуть ли нам по стопарику за Лукерью, а? Не хочешь? Жаль. А я выпью. И опохмелюсь заодно.