Алтарь (Панов) - страница 3

Сознание уже покидало Сергея, но он упорно цеплялся за окружающий мир, не желая умирать, не разобравшись во всём. Как же так, что же случилось с ними, со всеми людьми? Что произошло с нашим миром? Неужели конец?! Но так не должно быть! Не должно быть… Пустота… Вокруг пустота, внутри пустота…

Пустота — пусть и так — просто так… Нет! Надо разобраться, в чём причина. Кто это сделал?.. Снова пустота. Она трясиной утягивает за собой, в себя, в ликующую бездну…Нельзя ей противиться — там покой, счастье…Нельзя… Но, боже, сколько же можно падать… ПУ-СТО-ТА…

июнь 2000

Муравейник

Он шёл по улице… Куда? Он не знал. Вперёд… Мимо груд мусора, пыльных автомобилей, безликих коробок домов по грязи и лужам сквозь смог, повисший над улицами… Он чувствовал себя муравьём под серыми тучами, скрывающими от него небо. Муравьём в огромном муравейнике, который он ненавидел. Ненавидел всем своим существом и мечтал вырваться наружу, в другой мир — более светлый и радостный… Ему была отвратительна эта жизнь, этот город, эта страна, где все люди были на одно лицо и различались только порядковыми номерами и профессиями. Не было имён, не было фамилий — одни числа… У него тоже был номер. Длинный, очень длинный. И профессия — строитель. Но он ощущал себя не каким-то числом. Он знал своё имя, знал свою фамилию, помнил бывшую профессию. Чувствовал себя человеком, Человеком среди человечков. Только он один имел что-то своё — индивидуальность, отличавшую его от серой массы других. У него своё лицо, своё имя, своё мнение…

Потому что он не отсюда. Родился не в этом мире, а теперь очутился здесь, не желая того. Здесь у него не было друзей, не было врагов, не было любимых и тех, кто любил бы его, не было людей, которым он нужен не как работник, а просто — по-человечески. Здесь это просто невозможно. Все, кто окружал его, были «машинами», слепо следующими вложенным в них командам: они выглядели одинаково, мыслили одинаково, жили одинаково… Считали себя счастливыми. Здесь не было преступности, грубости, лжи или хамства. Равно как и не было симпатий, отзывчивости, понимания, любви… Всё делалось по шаблону, так, «как положено». Все имели всё и, одновременно, не имели ничего, потому что они — бесчувственные, равнодушные, слепые овцы. Им по душе любой путь, которым приказывали идти и, что бы ни случилось, они были всегда всем довольны. Даже этой повсеместной грязью и вечной серостью, давящей на сознание нормального, мыслящего человека. Такого, как он. И он не мог сделать ничего, уже почти смирился с этим, почти привык ко всему. Но не до конца: в его душе ещё тлели угольки неприятия окружающей действительности. Он ждал, ждал какого-то решения, которое могло вот-вот прийти, возникнуть из ниоткуда, дать ответы на все вопросы и изменить ситуацию… Надеялся на это, жил с надеждой… Но решение не приходило. Он ждал его изо дня в день, но оно не появлялось. И это доставляло ему боль. Сильную боль. Он мучился этой болью. И с каждым днём всё сильнее и сильнее. Он уже не мог терпеть её. Ему хотелось кричать, выть, кататься по земле и бить по ней кулаками, но он знал, что всё это было бы напрасно. Это чужой мир, живущий по чужим законам, и он, как ни старался, не смог бы изменить его ни на толику.