С такими мыслями он шёл на работу, исполнял трудовые обязанности, возвращался обратно, ложился спать и просыпался. И всё это время терзался чувством одиночества, полного одиночества. «Как же? Как же мне вырваться отсюда?!» — эти слова звучали в его голове как дикий крик человека, сходящего с ума.
Он решил не идти сегодня на работу, поскольку больше не мог выносить своих «серых» сотрудников с постоянными улыбками на лицах. Они не уставали, или уставали, но не показывали этого. Ведь цель их жизни — в служении народу, и устать в этом служении было для них ужаснейшим проступком. Он не понимал их, а они — его. Не было уже сил слушать их повседневные разговоры о том, что каждый из них сделал для страны в своё свободное время и насколько это важно. Отличившихся всегда хвалили и помещали о них заметки в стенгазету. О нём тоже писали заметки, но не хвалебные, а уличающие в том, что своё свободное время он использует для себя. Его часто вызывали на собрания — ругали, убеждали, грозили… И, наконец, его терпение кончилось. Сегодня…
Утром проснулся и почувствовал, что не вынесет более ни дня здесь. Осознав это, вышел из дома и теперь шагал туда, куда ведут ноги. Веря, что они приведут его к выходу, и он больше никогда не утонет в грязной жиже у подъезда, не увидит эти тупые, довольные рожи, никогда не услышит фанатичные речи о самопожертвовании для народа, о том, что всё хорошо, что у всех всё есть… Не будет больше здесь, в большом безликом муравейнике… Никогда.
Автомобиль… Удар… Сильная боль… справа… Он лежал на асфальте. Не дышал…
Он хотел уйти, и ушёл. Он — Человек. Человек из Прошлого…
1. Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им.
2. И вышел огонь от Господа, и сжег их, и умерли они пред лицем Господним.
3. И сказал Моисей Аарону: вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко мне освящусь и пред всем народом прославлюсь. Аарон молчал.
(Левит, 10)
В костре потрескивали объятые пламенем дрова, распространяя по комнате неяркий свет и приятное расслабляющее тепло. За грубо сделанным низким столом на подушках сидели двое. Перед ними лежали ячменные лепешки, стояли глиняные чашки и кувшин.
— Плесни еще вина, Надав, — сказал один.
Второй взял кувшин, но вдруг остановился и поставил его обратно.
— Что с тобой, Надав? — удивился первый. — Я же просил тебя налить вина.
— Может хватит, Авиуд? Много пить — грех, — тихо промолвил Надав.