1942: Реквием по заградотряду (Золотько) - страница 131

Через десять минут Орлов вышел из кабинета, держа под мышкой картонную папку, с которой, кажется, входил Корелин.

– Андрей Николаевич, – Орлов улыбнулся, остановившись перед столом. – Не могли бы вы мне презентовать какой-нибудь портфель. Самый простенький. Если, конечно…

– Конечно. – Поскребышев достал из нижнего ящика стола свой старый парусиновый портфель. – Берите.

– Я его обязательно верну, – пообещал Орлов.

Сталин вызвал секретаря к себе.

– Товарищ Поскребышев, – сказал Сталин. – Пожалуйста, передайте в Сталинград… Сами решите, кому это нужно передать…

– Да, товарищ Сталин, – кивнул Поскребышев, не вынимая ни блокнота, ни ручки. Он привык полагаться на свою память. Александр Николаевич прекрасно знал, что записи погубили слишком многих, и не собирался рисковать. – Слушаю.

– Константин Игоревич Шведов, лейтенант. Всеволод Александрович Залесский, лейтенант… Юго-Восточный фронт. Или Сталинградский. Найти. Как можно быстрее.

15 августа. Малые Антильские острова

– Да, – сказал Орлов, усаживаясь на песок. – Вот не думал, что местность так влияет на сознание и поведение. Казалось, всего три дня вы в пиратских широтах, а такое вживание в образ! И что наиболее показательно – и пиратов еще толком нет. Ни пиратов, ни корсаров. Только испанские каравеллы… Или как там они на самом деле назывались… Но вы уже готовы требовать у капитана отчет. А некоторые даже за оружие норовят схватиться…

Орлов улыбнулся Никите:

– Ты не стесняйся, товарищ лейтенант, смело клади палец на спуск да поворачивай ствол в мою сторону, чего там…

Малышев и все остальные посмотрели на Никиту, тот смутился и убрал руку от «ППШ».

– Вот так… – засмеялся Орлов. – Боевой офицер… пардон, командир, и засмущался, как гимназистка перед первым поцелуем. Решил вести разговор с позиции силы – не жмись. Силы в разговоре много не бывает. Решительно так со мной, беспощадно. А то я все жду – ну когда же ты проявишь себя, когда перестанешь притворяться бездушным големом, извините за выражение.

Малышев не знал, кто такой или что такое голем, но, видимо, это было что-то оскорбительное – на лице Никиты появилось выражение злости, почти ненависти. Старший сержант удивился, как изменился всегда спокойный и доброжелательный лейтенант. Вот губы сжались в линию, на скулах играют желваки. Рука… Рука не потянулась снова к автомату, рука зачерпнула песок и сжалась в кулак.

– Значит, что тут у нас произошло? – Орлов обвел взглядом лица всех, собравшихся у кострища. – Значит, вы обнаружили захоронение, и всем стало интересно, не связаны ли эти покойнички с вами? Сразу отвечаю – связаны. И наверное, мне нужно было не самому подчищать для вас курортный остров, а заставить прибыть на место и своими руками этих аборигенов уничтожить. Тогда вы бы не стали делать такие трагические, озабоченные лица… Ты, Никита, никогда не убивал просто так, без ненависти и чувства мести? По приказу. Или по необходимости. Не убивал? Я могу напомнить, если что… А тут ты решил немного накрутить окружающих, подготовить бунт… Как в книге про пиратов. Черную метку не изготовил из страницы «Краткого курса истории ВКП(б)»? Ты Малышева уговаривал, я так понимаю? Уговаривал он тебя, Малышев?