— Все та же проклятая застарелая фригидность, не так ли, Маргерит? — с глумливым сочувствием спросил он. — А знаешь, в чем причина? Ты боишься, что, уступив мне самую малость, совершенно потеряешь голову. Ну а если и потеряешь, что тут страшного, старушка?
Как всегда, от этих фривольностей Хьюго Маргерит затрясло от ярости, но, стиснув зубы, она взяла себя в руки и, предложив гостю кофе, уселась напротив.
— А у тебя тут и в самом деле уютное гнездышко! — одобрительно сказал Хьюго, озирая комнату. — Видишь ли, Дорис ничего не смыслит в дизайне, а впрочем… Надо полагать, все на свете определяется наличием денег, и ничем иным, не так ли?
Два выпада за один присест, мрачно отметила Маргерит. Сперва — стрела в адрес моей лучшей подруги, затем прозрачный намек на то, что с таким состоянием, как у меня, можно позволить себе иметь хороший вкус.
— Ты хотел передать какое-то известие от Дорис, — ледяным тоном напомнила она.
— И это называется гостеприимство? — с издевкой упрекнул Хьюго, изобразив надутого подростка — прием, доводивший Маргерит до бешенства, но неотразимо действовавший на Дорис. — Мы не виделись несколько месяцев, а ты не знаешь, как побыстрее от меня избавиться!
— У меня срочная работа, — сухо заметила Маргерит, кивнув на лежащую на столе папку с документами. — Кстати, что ты делаешь в Лондоне?
Хьюго вел частную бухгалтерскую практику в Нью-Форест, где они проживали с Дорис, и без устали попрекал Маргерит за нежелание сотрудничать с ним.
— У меня деловая встреча, — уклончиво ответил Хьюго. — А Дорис, как водится, настояла, чтобы я зашел к тебе. Она выставляет на продажу дом и очень рассчитывает на то, что ты заедешь к нам в уик-энд. Ей тяжеловато сейчас — после этой истории с ребенком и всего остального…
Маргерит не была уверена в том, что свой новый дом выставила на продажу именно Дорис, однако вольно или невольно Хьюго напомнил ей о недавно перенесенной подругой утрате — смерти новорожденного сына. На самом же деле Хьюго таким способом хотел напомнить, что Маргерит, если не считать выраженного по телефону сочувствия, не нашла времени поддержать Дорис в ее горе.
— Что же ты молчишь? — поинтересовался Хьюго, сверля ее взглядом. — Не горишь желанием ехать к нам? Или горишь, но боишься признаться мне? Честно скажу, Маргерит, есть в тебе что-то особенное. Как взгляну на тебя — сразу теряю голову. Дорис, бедняжка, не стоит и ногтя на твоем мизинце. Как это часто бывает, из любимой женщины она постепенно превратилась в скучную занудливую домохозяйку, и вся эта ее суета вокруг рождения и смерти ребенка ничего уже не в состоянии изменить.