— Верно ведь! — сказал один из машинистов. — Ясно, дочерпывать нужно.
— Нет, приятель дорогой, опять спешишь! — возразил Пестов. — Этот пример мы для того привели, чтобы показать, как над своими недостатками надо думать. Ну, а что нужно прежде всего? Прежде всего старайся так работать, чтобы ковш сразу получился полный, с шапочкой…
С особым чувством слушал Паня своего батьку.
Шаг за шагом разбирал он, знатный, прославленный человек Горы Железной, любую, даже мельчайшую ошибку молодых работников. И хоть бы раз подосадовал на своих учеников… И с каждым звуком этого голоса, согретого желанием помочь молодым машинистам, крепло желание Пани поговорить с отцом, как бы тяжело это ни было. Поймет, все поймет батя и непременно одобрит его решение!
Беседа в столовой подошла к концу.
— Наведывайтесь, молодые люди! — сказал Григорий Васильевич и пошел проводить гостей.
Спустя минуту вышел во двор к Паня.
Отец осматривал садовую ограду, пробуя планки. Некоторые планки плохо держались на ослабевших гвоздиках.
— Принеси-ка, сынок, молоток да гвоздочков, — сказал он. — Что ж ты, наследник, за двором и садом не смотришь? Непорядки завелись…
— Батя, я потом сам всё сделаю, — пообещал Паня. — А теперь мне с тобой поговорить нужно.
— Что случилось? — посмотрел на него отец. — Давай, выкладывай.
Они сели за стол в садике.
Григорий Васильевич достал папироску и вынул из коробка спичку, все внимательнее глядя на Паню, который сидел перед ним, опустив голову.
— Я, батя, плохо сделал… — наконец сказал Паня.
— Что именно?
Когда Мария Петровна, выглянув из кухонного окна, увидела мужа и сына, сидевших в саду, Паня, понурившись, что-то говорил, а Григорий Васильевич слушал его так внимательно, что вспомнил о зажженной спичке лишь тогда, когда она бесполезно сгорела. Он зажег новую спичку, закурил и продолжал слушать, становясь все серьезнее.
«О чем это они? — встревожилась Мария Петровна. — Набедокурил Паня, что ли? В школе что-нибудь вышло?.. Ишь, глаз не поднимает со стыда…»
Кончил говорить Паня. Заговорил Григорий Васильевич, сначала тихо и медленно, причем развел руками, потом его голос прозвучал громко и сердито.
«Расстроился отец, — подумала Мария Петровна, слышавшая, как Григорий Васильевич, тяжело ступая, прошел через переднюю и столовую в спальню. — Что там случилось? В дом Паня не идет. Ох, чадушко бедовое!»
Она пошла в спальню расспросить Григория Васильевича, что стряслось, мучилось. А Паня смел в кучу темные от сырости опавшие листья, и во дворе подмел, и покрепче приколотил планки в ограде.