– Идиллия прямо-таки, – хмыкает Коля.
– Это и погубило в итоге. Слишком все уж стало хорошо и мирно.
– И? – поворачивает голову летчик.
– И немецкому командованию стало известно, что немецкие военнослужащие для передвижения по территории просят у партизан пропуск. Командование взбеленилось. Бросили на ликвидацию края полнокровную дивизию с танками, артиллерией, еще частей в усиление наскребли – даже сняли с фронта. Авиацией подкрепили. Устроили карательную операцию, стали жечь деревни. Население побежало под защиту партизан, тем солоно пришлось. Вырвались из кольца, но Герман погиб.
– Как-то слишком уж на роман похоже, – сомневается Коля.
– На войне и в любви все возможно, – отвечает пассажир.
Ну да, действительно. Это мы свой опыт похерили, те же чечены и афганцы как раз опыт партизан наших же тщательно изучали. Рыгнулось нам это сильно…
– Все, прибыли, садимся, – замечает летчик и начинает активно переговариваться с землей.
В больнице меня сразу отправляют на помывку. Санитарка подозрительно крутит носом, когда я складываю свои шмотки на стул в предбаннике помывочной.
– И чем таким необычным я озонирую воздух? – спрашиваю у санитарки.
– Паленой шерстью, горелой химией и еще какой-то гадостью. Я сейчас еще мыла принесу.
Ну да, разумеется…
Поляка уже потрошат в операционной. Шансов у него негусто получается – по срокам, если память не изменяет, пятьдесят процентов. Но мы его кантовали не раз, трясли, так что вполне может быть и ниже. Впрочем, я его привез живым, уже хорошо. А с процентами дело такое, что если бы ему прогноз давал один процент на то, чтоб выжить, и он бы выжил, ему было бы плевать на остальные девяносто девять. И наоборот соответственно.
Отмывшись и вроде бы избавившись от своих запахов, обнаруживаю, что старательная бабка оставила мне только халат, все такой же сиротский, тапки-шлепки да на стуле лежит вынутый из кармана болоньи пистолет, еще «малыша» она оставила тут же. Мешок с экзотичными стволами запихнут под стул. Ну что ж, пошли так. Надо бы бабке что приятное притащить, больно уж работник хороший. Заботливый, старой школы.
Николаич с большим интересом перебирает стволы из мешка.
Проверяет весло АК-74, кивает, ставит в сторону, потом удивленно проверяет «глоки», еще больше удивляется, осматривая револьвер-слонобой, разглядывая камеры в барабане и ствол на свет. И уж совсем неприкрыто дивится на последний револьвер. Я только сейчас замечаю, что ствол у этого револьвера расположен совершенно непривычно – снизу, а сверху просто полая хрень, явно под ЛЦУ.