После долгого перерыва собралось трое пешеходов. Женщина привычно налегла на канат, паром двинулся, и она увидела, что на той стороне сидит танкист на пригорочке и курит.
- Ты что ж тут сидишь? - спросила она сердито, когда ушли люди.
- Да похоже, что раздумал сегодня в деревню. Завтра поспею. Мне это место понравилось.
- Так и будешь сидеть как пень?
- Точно. Вот тут у березы я себе поставлю дом. И вот с этого боку крылечко. И буду на приступочке сидеть и смотреть, как ты паром тянешь. Вот только война кончится, я сразу прямо сюда приду.
- Приходи, - сказала женщина.
- Так приходить?
- Приходи.
- А куда ты уходишь?
- Кончила работать, домой иду. А ты куда?
- А так, за тобой.
- Заходи, коли хочешь ребят поглядеть.
Они вошли в избу паромщика, построенную давным-давно у перевоза, и он сразу увидел троих рыжих ребят: двух мальчиков и девочку. Старшему было лет восемь, а другие двое были совсем малыши, года по четыре, наверное.
Вокруг рубленые, щелястые стены, не на чем глазу остановиться, бедность самая голая, уж сразу видно.
Не обращая на него внимания, женщина достала из кармана деньги, пересчитала, что-то не сошлось, и она оторвала и бросила в печь еще один талончик.
- А я было думал, ты шутишь насчет ребят, - сказал солдат, все еще стоя в дверях. - Неужели правда твои?
Не отвечая, женщина мягким округлым движением сбросила с головы платок. Действительно, волосы у нее, как и у всех ребят, были цвета потемневшей бронзы.
Облупленная русская печь топилась трескучим хворостом. Старший мальчик подкладывал прутики, сосредоточенно глядя в огонь. Двое других сидели за столом с ложками в кулаках в ожидании. Стол был аккуратно накрыт газетой, вообще все было как в порядочном хозяйстве, хотя вся посуда была только глиняные мисочки да ложки, соль в консервной банке. Красивый нож с роговой ручкой лежал посредине, чтобы все могли пользоваться им по очереди.
- Пожалуй, я сегодня дойду, - сказал Федотов, не зная куда глаза девать от неловкости. - Двенадцать километров пустяки.
- Конечно, иди, - сказала женщина, не оборачиваясь, и чуть усмехнулась.
Девочка, не отрывавшая от него глаз с самого начала, отложила ложку, соскользнула с лавки и, морща нос, улыбнулась. Во рту у нее не хватало нескольких зубов. Потрогала пальцем ему ногу и добродушно предложила:
- Ты оштавайшя, ложишь тут у пешки. Тепло!
- Он не останется, - вызывающе громко сказала женщина. - Садись на место, картошка готова.
Девочка вернулась к столу, взялась за ложку, торжествующе напевая: "Картошька, картошька!.." Вдруг спросила: "А хлеб жавтра?" - и сама себе очень бодро ответила: "А хлеб жавтра!"