Хотел сказать, что сюда ей дорога заказана — единожды солгавший, кто тебе поверит, — но она слезами заливалась, не стал. Да, не думал, что она такая дура: уйти непонятно к кому перед продлением документов. Это, конечно, можно назвать экзальтацией артистки, но уж больно артистка глупа оказалась. Пообещал сходить с ней в префектуру — еще примется с разводом назло тянуть; а ушлют на родину, так ищи ветра в поле.
Телефонный звонок. В полночь.
— Ноэль, ты ведешь себя как ребенок. Куда уходил?
— Я же сказал, надо было кое-что доделать. И… это что-то меняет?
— Твоя мама беспокоилась.
— Я перед ней не отчитываюсь.
Марина сидела под одеялом. Ему утром в Португалию лететь, к Барбосе.
— Ложись…
— В «Ступеньках» переночую.
— Ноэль, уже полвторого. Давай ты не будешь по отелям рыскать. Мы же можем остаться друзьями. Мы и были-то друзьями, не любовниками.
— Я с друзьями в одной постели не сплю. И глаза у тебя… холодные. У друзей таких не бывает.
— Я же сама не знала, что все еще люблю Дениса. И не придумывай про холодный взгляд.
Он не холодный был, а пустой. Сказала Корто по телефону: «У нас с Ноэлем начались проблемы», — хмыкнул: «Кажется, проблемы начались у меня». Не поняла, что это значило, но хмыкнул добродушно.
Ноэль стоял в пальто посреди спальни.
— Я ухожу. После Португалии поживу в «Ступеньках».
— Смеешься? Я завтра съеду.
— Куда?
— Да хоть к Ксене. Ложись спать, пожалуйста. Наталино… Наталоне…
— Не надо, — поморщился.
Вышел и прикрыл дверь.
Легла, вытянула ноги в пододеяльный холод. Ставни не закрыты. Проснуться при свете — от этой мысли становится радостно.
Позвонили из школы — Женька написала жалобу на учителя. На неродном-то языке! Оправдывалась: «Я попросилась выйти, а он говорит: “Что, иначе сделаешь в трусики?” Мерзкий такой — бёрк!» Она давно ни «бэ-э-э», ни «бррр» не говорит, только французское «бёрк», язык до полу вываливает, как все эти подростки, у которых воспитания ноль.
Франсуа сказал, что учителей надо держать в узде, и пошел кота выгуливать. По-быстрому набрала Марине. И выяснилась нелепая вещь…
— Ксень, все произошло оттого, что ставни не были закрыты. Мелочь, да? Я лежала и думала: завтра меня здесь не будет. Такое ликование напало: поучения не выслушивать, осьминога не жрать, пылесос не слышать. Мадам раковину драит, тряпкой насухо вытирает, и руки мыть нельзя, потому что лепота, — надоел этот психоз. И вот лежу я, смотрю в окно: за ним тьма и ветки яблони. В Нуази луну было видать… Представляю — отвернусь от луны, стисну Корто… Шкурой ощутила — какое тут все чужое. Да я сразу, как сюда пришла, это поняла, просто потом забыла. Ноэль на рояле «Лунную сонату» играл, я нюни распустила. А у него эта соната — как карточка визитная. Страсти много, да репертуарчик тощий. Зато разговоров про музыку — на полконсерватории хватит.