Ждала его, как и вчера, на Сен-Мишеле. Под козырьком сувенирной лавки перебирала фотографии с видами Парижа — черно-белые, под старину. Лил дождь, Корто опаздывал. Разглядывала медные Эйфелевы башенки, майки «Ай лав Пэрис», брелки с головой Наполеона, пестрые газовые шарфики.
Поймал за запястье. Поцеловал в губы — ни здрасьте, ни привет. Видимо, дал понять: право уже получено и он об этом не забыл.
Прыгнули в машину, поехали в “Forum des Halles”.
У входа Корто кивнул — идем вон на тот фильм.
На афише — два строгих женских лица. Голубое и красное. “Parle avec elle” — «Говори с ней». Хорошее название. Но мог бы и спросить, не против ли она. Впрочем, на какой фильм ни пойди — понятно пока немного. Поэтому все равно.
Вот так живешь себе, черепах кормишь, на биофоруме до хрипоты споришь с каким-нибудь идиотом, несущим чепуху про кровообращение у змей, вечером пробежишься до приятной устальцы, нажаришь картохи с куском мяса, посмотришь приятный фильмец — вроде бы что еще надо. Надо, конечно, да неохота шарманку заводить. А тут в кои-то веки вылез куда-то, у барышни рядом ручка тонкая, взял ее, в темноте, ручку эту, и оттого нечто такое похожее на радость внутри образовалось. Химия организма, но приятно. Если и в этот раз домой попросится, наверно, не стоит продолжать. Все должно быть честно, бабское набивание цены очень дешево выглядит.
Героини фильма, танцовщица и тореадорша, лежат в коме (так уж получилось), а два влюбленных испанских немачо разражаются перед ними монологами. Идея такова, что женский мозг — темный лес с волками, может, бедняжки всё слышат, надо с ними беседовать.
Обычно бывает наоборот: ты говоришь, а он — будто в коме.
Интересно, Корто какой?
Только с Анькой получалось по-настоящему говорить — часами перебирать, разглядывать сомнения, надежды, радости, страхи. И понимать — ну кто тебе ближе? Она — твое второе «я», а ты — ее. Ты не одна. За это многое вынесешь — насмешки чужих и сальности отца. «Мужика на вас нет! Вы чем друг в друга тыкаетесь? Огурцами?» — это когда пьян. А был трезв — по Анькиному отцу прохаживался, которого «персонально не принимал»: «Бабу свою до могилы довел, из-под юбок не вылезает… знаем мы таких… вот, воспитал шлюшку». Жену, умершую от рака, Анькин отец любил так, что много лет один оставался. И друзей у него было море, хоть и не малевал он «шедевров». Это отца и раздражало.
Когда решили с Анькой жить вместе, Владимир Семенович ни словом не обидел. Не позволил себе в другую жизнь соваться. Он как раз ушел жить к женщине. А Марина к Ане переехала. Говорила насмешникам: «Я люблю не пол, а человека».