Лена с нами не поехала. Рано утром я постучал в ее дверь, но никто не ответил. Постучал сильнее, и тогда откуда-то глухо долетел Ленин голос:
— Заходите!
Я вошел. Увидел на балконе Лену — второго помощника капитана с короткими косичками-хвостиками. Лена неподвижно склонилась над приставленным к спинке стула фанерным листом, к которому был прикреплен лист толстой белой бумаги. В одной руке у нее была кисточка, в в другой — коробка с акварельными красками. Лена даже не подняла головы, когда я оказался рядом с ней, слова не проронила в ответ на мое «Доброе утро!». Она рисовала! Я взглянул на ее лист и обмер. До чего же здорово! На листе еще не совсем четко, пока что в наброске, был изображен Дубровник — полуостров, на котором расположена наиболее старая часть города с крепостью, зданием старинной ратуши, узкими улочками и сложенными из светлого камня, похожими на крепости домами на улицах; за ломаным контуром города отдавало яркой голубизной море с белыми парусниками в нем, справа море ласково касалось спускающихся к берегу горных склонов. Горы забирались все выше и выше к верхнему краю листа и там, густо синея, превращались в зубчатые хребты. Красиво и очень похоже! Я постоял минуту молча и потом решился похвалить:
— Ты, Ленка, все-таки молодчина! Ну прямо как настоящий художник.
Она не удостоила меня ответом. Тогда я рассердился:
— Все это хорошо, но мы же договорились в семь выезжать из отеля. А ты и ухом не ведешь!
— Не поеду! — спокойно сказала Лена.
— Как это не поедешь? — удивился я.
— Не могу! — Она взглянула на меня такими задумчивыми, отсутствующими глазами. Помолчала минуту и сказала. — Вы поезжайте, а я останусь здесь и порисую. Ведь такой вид редко встретишь. Ну, правда! Жалко будет, если не нарисую.
— А для моего дневника сделаешь рисунок Дубровника?
Она улыбнулась:
— Пожалуйста, сделаю и для твоего дневника. Только надо, чтобы меня никто не трогал.
Я не стал на Лену обижаться. Рисует она хорошо. А всякому художнику нужно, чтобы ему не мешали.
Короче говоря, мы с Абу отправились в путешествие вдвоем. Выехав из Дубровника, автобус стал все выше и выше забираться в горы. То слева, то справа обрывались в бездну пропасти, море словно растекалось по горизонту — становилось все шире и просторнее, а Дубровник внизу постепенно превращался в щепотку белых крупинок. Потом дорога вдруг резко свернула в глубину гор, в окна автобуса дохнуло прохладой, море исчезло, вместо него замерцали под солнечными лучами зеленые волны лесов. Благоевич сказал, что мы миновали перевал, что западные, безлесые, выходящие к морю склоны гор позади, что теперь въезжаем в глубь Югославии, сейчас начнутся настоящие леса, древние, сосновые. Во время войны в этих лесах скрывались партизаны.