К подъезду бесшумно подкатила большая черная машина. Молодые люди отпрянули друг от друга, но сообразили, что их не видно. Четверо мужчин вышли из машины: трое сразу же направились в дом, а четвертый остался. И Юра опять медленно придвинулся, опять стал осторожно тискать ее руки. Но Зине почему-то сделалось беспокойно, и руки она вырвала.
— Ну, что ты? Что? — обиженно забубнил десятиклассник.
— Подожди, — сердито шепнула Зина.
Показалось или она действительно слышала крики Вики? Она старательно прислушивалась, но резинки нестерпимо жгли бедра, а этот противный балбес пыхтел в уши. Зиночка отъехала от него, но он тут же поехал за ней, а дальше скамейка кончалась, и ехать Зине было некуда.
— Да отодвинься же! — зло зашипела она. — Пыхтишь, как бегемот, ничего из-за тебя не слышно.
— Ну и черт с ними, — сказал Юра и опять взял ее за руку.
— Тихо сиди! — Зиночка вырвала руку.
И снова показалось, что крикнули за тяжелыми глухими шторами, не пропускавшими ни звука, ни света. Зина вся напряглась, навострив уши и сосредоточившись. Ах, если бы вместо Юрки сейчас была Искра!..
— Господи, — вдруг прошептала она. — Ну почему же так долго?
Она и сама не знала, как сказала эти слова. Она ни о чем таком не думала тогда (исключая, конечно, ограбление и возможное насилие над Викой), но интуиция у нее работала с дьявольской безошибочностью, ибо она была настоящей женщиной, эта маленькая Зиночка Коваленко.
Распахнулась дверь подъезда, и на пороге показался Люберецкий. Он был без шляпы, в наброшенном на плечи пальто и шел не обычным быстрым и упругим шагом, а ссутулившись, волоча ноги. За ним следовал мужчина, а второй появился чуть посидм, и тут же в незастегнутом халатике выбежала Вика.
— Папа! Папочка!..
Она кричала на всю сонную, заросшую каштанами улицу, и в крике ее был такой взрослый ужас, что Зина обмерла.
— Понятых позови! — бросил на ходу сопровождавший Люберецкого. — Не забудь!
— Папа! — Вика рванулась, но второй удержал ее. — Это неправда, неправда! Пустите меня!
— Телеграфируй тете. Вика! — Люберецкий не обернулся. — А лучше поезжай к ней! Брось все и уезжай!
— Папа! — Вика, рыдая, билась в чужих руках. — Папочка!
— Я ни в чем не виноват, доченька! — закричал Люберецкий. Его заталкивали в машину, а он кричал. — Я ни в чем не виноват, это какая-то ошибка! Я — честный человек, честный!..
Последние слова он прокричал глухо, уже из кузова. Резко хлопнули дверцы, машина сорвалась с места. Оставшийся мужчина оттеснил Вику в дом и закрыл дверь.
И все было кончено. И снова стало тихо и пусто, и только железно шелестели огрубевшие каштановые листья. А двое еще продолжали сидеть на укромной скамейке, растерянно глядя друг на друга. Потом Зина вскочила и бросилась бежать. Она летела по пустынным улицам, но сердце ее стучало не от бега. Оно застучало тогда, когда она увидела Люберецкого, и ей тоже, как и Вике, хотелось сейчас кричать: «Это неправда! Неправда! Неправда!..»