— Родинка… — шепчет Кеннет, чмокая темное пятнышко у меня на плече. — Просто не верится.
— Не верится? — недоуменно спрашиваю я. — Что здесь особенного?
— То, что она вообще есть, — хрипловатым голосом произносит Кеннет. — Эта родинка — знак, символ, тайна, которую в жизни не постигнешь.
— Это еще почему? — смеясь спрашиваю я.
— Потому что… — воодушевленно начинает Кеннет, но его прерывает телефонный звонок.
Мы на мгновение замираем. Сначала я не вполне понимаю, что происходит: в наш мирок, столь уединенный и необыкновенный, не дозволено вторгаться никому извне. Звонки продолжаются. До меня медленно доходит, что раздаются они из моей сумочки.
Испуганно поднимаюсь, оборачиваясь простыней, достаю сотовый и отхожу к окну.
— Алло? — На экран я не взглянула, но прекрасно знаю, кто звонит. Надо заставить голову работать, но в ней еще искрится волшебная дымка, а руки, ноги, грудь сладко ноют, не успев остыть от водопада ласк.
— Малышка, здравствуй! — говорит Джонатан, как всегда четко и неторопливо. — Еще не спишь?
— Нет, — негромко говорю я, чтобы не обнаружить голосом того, что творится в моей душе.
— Праздник закончился?
Кашляю. Смотрю на часы: одна минута первого. Значит, в Сиднее три дня. Джонатан пунктуален до чертиков, наверное даже если на город посыплются бомбы, будет жить по четкому расписанию, а на то, чтобы убежать в бомбоубежище, не найдет времени. Ровно в три он устраивает себе десятиминутный перерыв и неизменно звонит мне. По его звонкам я определяю, который час.
— Закончился ли праздник? — неизвестно зачем повторяю я его вопрос. — Да, только что. — Во мне пробуждается совесть, и, не в силах стоять на одном месте, я начинаю беспокойно ходить из угла в угол.
— Устала? — заботливо интересуется Джонатан.
Кеннет поднимается с кровати, тоже оборачивается простыней, удаляется в ванную, возвращается в махровом халате, становится посреди комнаты, сложив руки на груди, и наблюдает за мной. Черт! От его взгляда мысли, едва начиная сформировываться, вновь превращаются в кашу.
— Да, я устала, — бормочу несчастным тоном.
— Слышу по голосу, — говорит Джонатан. — Скорее ложись спать. А утром не забудь принять рыбий жир.
Кривлю губы. Внимание Джонатана и его вечные напоминания о рыбьем жире отдаются в душе приступом легкой тошноты.
— Не пожалела, что поехала на эту свадьбу? — интересуется он.
— Гм… даже не знаю, — протягиваю я, придумывая на ходу, что отвечать. Об истории мамы и Джейкоба Беккера Джонатан ничего не знает. Не потому, что я ему не доверяю, а потому что Оливия взяла с меня слово держать язык за зубами. Отправляясь на свадьбу Норы, я сказала Джонатану, что давно хотела взглянуть на Нью-Йорк и что мечтаю познакомиться с друзьями Оливии. — Я ожидала большего. Среди ньюйоркцев, с которыми я успела познакомиться, есть и такие, кого хлебом не корми, только дай посплетничать и сунуть нос не в свое дело.