Томас работал неспешно, однако Джон не мог не признать, что его свитки являлись произведением искусства, даже с точки зрения тех, кто совершенно не владел грамотой. Правильность почерка, безупречная выверенность букв, ровные строки доказывали, что даже самый невзрачный на вид человечишко способен произвести на свет нечто совершенное.
К тому времени, когда они закончили, через прогалины в затянутом дождевыми облаками небе робко проглянули слабые лучи утреннего солнца, проникнув через узкие бойницы в кабинет, слегка оживив его мрачность.
Гвин вернулся с девятым ударом колокола на кафедральном соборе. Он принес с собой горячий хлеб, купленный в уличной лавке пекаря, и ломоть твердого сыра. Трое мужчин уселись за стол и разделили незамысловатую снедь, запивая ее пивом, которое Джон разливал из глиняного кувшина вместимостью в два галлона, стоявшего под тряпкой в углу. Пока трое мужчин жевали свежий хлеб и ароматный сыр, глотали эль из щербатых глиняных кружек, составлявших часть скудного убранства почти голого кабинета, в комнате на некоторое время воцарился мир.
Казалось, даже Гвин позабыл на время трапезы о своей привычке постоянно подначивать костлявого писаря. Его огромное тело нуждалось в регулярном подкреплении, – промежуток между завтраком до рассвета и полуденным приемом пищи был для него чересчур долгим. Яростно независимый, не желавший никому покоряться корнуоллец, женатый на женщине из Корнуолла же, с бесчисленными родственниками, оставшимися в Полруане, он по необходимости стал двадцать лет назад наемным солдатом. Вместе с Джоном де Вулфом, у которого до Гвина, по сути, не было настоящего сквайра, он объездил половину мира, добравшись до самой Палестины. Когда же войны для рыцаря закончились, Гвин сохранил верность хозяину и остался с ним в качестве помощника.
Когда были уничтожены последние крошки, а немытые кружки заняли первоначальное место в нише в стене, Джон вернулся к делу.
– Ты сказал городскому глашатаю, чтобы он объявил о сборе информации о погибшем крестоносце? – спросил он Томаса.
– Еще вчера вечером, коронер. Сегодня утром он будет оповещать город. Пять раз прокричит, на разных улицах.
– Если к завтрашнему дню ничего нового не выяснится, тогда поедешь в Калломптон, Кредитон, Тивертон и Хонитон, пусть глашатаи бейлифов прокричат то же самое в этих городах.
– Хозяин, это же больше дня пути! – простонал писарь. – Я ведь не обернусь за такой срок на своей кляче.
Коронер был непоколебим:
– Это твоя работа, писарь. Ты получаешь от архидиакона бесплатное жилье, а от меня – четыре пенса в неделю на жизнь. Или тебе больше по нраву нищета?